Комбриг. Сентябрь 1939 - Даниил Сергеевич Калинин
А взрывы их в центре города заставляют ходить ходуном землю даже на окраине… И ведь падают они на головы моих людей.
— Господин майор, если у вас есть зенитки, я требую сейчас же открыть огонь по немецким бомбардировщикам! Сейчас же!
Я приказываю хриплым от напряжения голосом, тоном не терпящим возражений. Да что там, меня буквально трясёт от бешенства! И если бы переводчик сейчас бы вновь начал юлить, как было до того — когда старшие польские офицеры из раза в раз повторяли одни и те же слова об «отсутствии полномочий», я бы реально за пистолет схватился… Это несмотря на то, что в польский штаб обороны Львова мы прибыли на трех броневиках — среди которых один лёгкий пулемётный.
Но прежде, чем майор хоть что-то ответил, с запозданием — но все же открыла огонь польская ПВО. Сорокамиллиметровые автоматы «Бофорс» гулко захлопали вблизи штаба короткими очередями осколочных и бронебойных снарядов, потянулись в сторону «лаптежников» трассы зенитных пулеметов… Увы, последние имеют лишь винтовочный калибр — и бронированным «юнкерсам» могут разве что прицел сбить. А полноценных зенитных автоматов у поляков, как кажется, не более трех штук…
Тем не менее, один «лаптежник» ляхи крепко подковали. Очередь пришлась на крыло пикировщика — и тот, спешно сбросив оставшиеся авиабомбы куда попало, потянул назад, оставляя за собой стойкий дымный шлейф… Остальные самолёты эскадрильи, однако, потянулись в сторону зенитной батареи — той, что открыла огонь возле штаба! И предложение майора спуститься в бомбоубежище заиграло совсем иными красками.
Вот только стронуться с места сразу я не сумел — завороженный неравной схваткой польских зенитчиков и вражеской эскадрильи (в коей осталось не менее десяти машин), я будто прирос ногами к брусчатке.
А после случилось и вовсе неожиданное — из-под облаков, словно от самой земли вдруг вынырнула тройка самолётов с красными звездами на хвостах и фюзеляже. Короткие, бочкообразные монопланы — в полной мере оправдавшие данное им ещё в Испании немецкое прозвище «рата», «крыса»! Так немецкие и итальянские фашисты прозвали отечественный истребитель И-16 за привычку атаковать снизу, невысоко от земли…
Опасаясь вызывать высокие штабы, я даже не помышлял о том, чтобы запросить воздушную поддержку. И вдруг такое! Не иначе наши лётчики, оказавшиеся рядом по счастливой случайности, как-то поняли, кого именно бомбят немцы… Светлячки трессеров потянулись к «лаптежникам» уже накоротке, на стремительном сближении «ишачков» с «юнкерсами». Подхватив командирский бинокль, я напряжённо вглядываюсь в небо — и с мстительным удовлетворением отмечаю, что очереди сразу четырёх пулеметов ведущего истребителя перехлестнули крыло и хвост одного из бомберов, тут же задымившего и вывалившегося из общего строя фрицев!
Досталось ещё одному «юнкерсу» — подковавший его И-16 бил всего из двух крыльевых ШКАСов, но сумел точно вложить очередь бронебойно-зажигательных по носу фрица. Массивный, с широкими крыльями и крупными, неубираемыми шасси (за что Ю-87 и дали прозвище «лаптежник»), бомбер тотчас клюнул вниз, чадно задымив загоревшимся мотором… Третий истребитель увы, никого толком не зацепил.
А уже в следующую секунду на «ишачков» хищными птицами с высоты рухнули два скоростных истребителя с жёлтыми носами и тонкими фюзеляжами. Худые… В смысле, «мессершмиты» — одни из самых грозных истребителей Второй Мировой, в схватках с «ишачками» обожающие рухнуть сверху вниз, расстреливая кабины пилотов! Называется этот приём «соколиный удар» — и выучили его немцы именно в Испании, где хорошо изучили «крысу».
И вот только что пара немцев исполнила этот тактический приём прямо на моих глазах…
Один из советских истребителей мгновенно пошёл к земле, сорвавшись в штопор; очевидно, пилот его мёртв. Но атакованный вторым немцем командир звена успел вовремя заметить опасность — и сумел задрать нос «ишачка» навстречу «мессеру», перекрывшись массивным двигателем. Ещё и дал короткие очереди ШКАСов по врагу! «Худой» стремительно пролетел рядом, встречным курсом — зато на хвост командиру уже зашёл второй вражеский лётчик.
Ведомый командира звена постарался было помочь командиру, стряхнув немца очередями двух пулеметов — но враг быстро набрал скорость, догоняя ведущего. В то время как на хвост самого ведомого также сел стремительно развернувшийся «мессершмит». Ударили очереди четверых пулеметов, догоняя «сталинского сокола», отчаянно закрутившего машину в воздухе… Не помогло — задымив правым крылом, тот пока ещё плавно пошёл к земле, где уже взорвался самолёт погибшего товарища.
Но сам командир, коего также догоняют очереди «худого», рискнул — и вдруг непринуждённо перевернулся в воздухе, пропуская врага вперёд (вроде приём этот называется «бочка»). Вражеский пилот, как кажется, и сам не понял, как «ратос» столь легко оказался на хвосте его собственного «мессера»! Охотник и добыча в одно мгновение поменялись местами… И хотя немец поддал газку, надеясь оторваться за счёт большей скорости — но очереди бронебойно-зажигательных пуль, ударивших по кабине пилота, он обогнать уже не смог.
По истребителям один один! Не зря асы люфтваффе даже в 1941-м, пересев на «Эмили» и «Фридрихи» с пулеметно-пушечным вооружением, все равно старались избежать столкновений с морально устаревшими И-16 на горизонталях…
Впрочем, точку в воздушном бою поставили именно польские зенитчики — сосредоточив огонь батареи на ведущем «юнкерсе», они добились точного попадания. Самолёт взорвался в воздухе с ужасающим грохотом, буквально исчезнув в ослепительно-яркой вспышке — очевидно, рванула ещё не использованные полусотки… Итак поредевшая эскадрилья вынужденно сломала строй, уходя от обломков самолёта — и летящих в лицо очередей зенитных автоматов, оказавшихся столь опасными! Нет, уцелевшие бомберы не стали испытывать судьбу в неожиданно напряжённой, жёсткой схватке — они развернулись на север вместе с уцелевшим «худым» прикрытия.
Потянула на восток и пара «ишачков», один из которых оставляет за собой стойкий дымный след… А я наконец-то опустил командирский бинокль, возбуждено вскричав:
— Вот это и есть образцовый пример советско-польского военного сотрудничества! Именно сейчас, вместе, мы сумели дать врагу крепкий отпор. Но сумеем куда больше, если станем помогать друг другу и впредь!
Майор-переводчик, не посмевший бросить меня и спуститься в бомбоубежище (хваленый польский гонор!), явно перетрухнул во время бомбежки, подрастеряв дворянский лоск. На мои слова он ответил осторожным кивком — впрочем, его мнение на переговорах определяющим не является,
