Меткий стрелок. Том III - Алексей Викторович Вязовский
Начинается игра «по крупному».
Глава 5
Прошло почти два месяца с тех пор, как Юкон и Клондайк сковало льдом. Два месяца жизни в Доусоне, в городе, который вырос на стыке двух миров — мира дикой, первозданной природы Севера и мира лихорадочной, безумной жадности людей. За это время мы успели построить многое: десятки бревенчатых домов, склады, два салуна, больницу, здание мэрии, кузницу, несколько бань, псарни. На ручьях Эльдорадо и Индейском (я все никак не мог решить, как его называть — Индейский или все-таки Эльдорадо, а его притоки — Проспект, Аляска и Кармак, как предложил Олаф), где золотоносные слои залегали на глубине, работа не останавливалась даже в самые лютые морозы. Старатели отогревали землю кострами, рубили мерзлый грунт кирками, выгребали его лопатами и тачками. Золото продолжало поступать, тоннами, но каждый грамм теперь добывался ценой неимоверных усилий и страданий.
Март пришел не с теплом, а с новым, рекордным похолоданием. Температура опускалась ниже пятидесяти по Цельсию, воздух казался хрупким, звенящим. Деревья трещали от мороза, снег под ногами скрипел так, что, казалось, его слышно на километры. Жизнь в городе замерла, люди сидели по домам, кутаясь в меховые одежды, топя печи без перерыва. Продовольствие стремительно заканчивалось, цены выросли до небес. Один буханка хлеба стоила двадцать долларов, мешок муки — двести. Призрак голода уже не маячил на горизонте, а стоял на пороге каждого дома, заглядывал в окна пустыми, ледяными глазами.
И вот, когда все уже отчаялись, когда казалось, что зима будет длиться вечно, пришел он — апрель. Не сразу сбросив свои ледяные оковы, но принеся с собой долгожданное солнце. Дни стали длиннее, небо — выше, а воздух — мягче, влажнее. Сначала незаметно, потом все ощутимее, температура начала подниматься. Снег стал рыхлым, появились проталины. И тогда заговорила Река.
Тишина, царившая два месяца, сменилась нарастающим гулом. Издалека, откуда-то сверху по Юкону, донесся звук, похожий на далекий, низкий гром. Потом он стал ближе, громче — это трещал и ломался лед. Великая Река просыпалась — начался ледоход.
Я стоял на берегу, рядом с Кузьмой и Артуром, и слушал эту симфонию разрушения и возрождения. Ледяное поле, еще недавно казавшееся незыблемым, пошло трещинами. Сначала тонкие, черные линии, которые стремительно разрастались, пересекались, превращая монолит в гигантскую мозаику. Потом куски льда начали двигаться. Медленно, с глухим скрежетом, один за другим. Они наползали друг на друга, ломались, вставали на ребро, образуя торосы — хаотичные нагромождения ледяных глыб, которые Река, словно гигантский ледокол, двигала вниз по течению.
Шум нарастал — треск, стон, скрежет, грохот. Это был голос Юкона, голос пробуждающейся стихии. Ледяные глыбы, огромные, как дома, двигались по течению, сталкивались с берегами, обламывая их, несли с собой вырванные с корнем деревья, мусор. Это было одновременно величественное и пугающее зрелище. Глядя на эту мощь, эту неукротимую силу природы, чувствовалось, насколько ничтожен человек перед ней.
Среди хаоса движущихся льдин, я вдруг увидел его. Недалеко от берега, на относительно большой льдине, находился человек. Он бежал, отчаянно размахивая руками, пытаясь удержать равновесие. Льдина качалась, кренилась, грозя в любой момент перевернуться. В руках он нес… — я выругался — удочку и связку рыбы!
— Смотрите! — воскликнул Артур. — Там кто-то на льдине!
Кузьма нахмурился, прищурился.
— О, черт! — выдохнул он. — Это же…
— Фэтти! — узнал я, и сердце неприятно екнуло. — Напарник Чейни!
Это был он. Толстяк, с которым мы познакомились как раз на Юконе. Неужели он попал на льдину из-за рыбалки⁇ Безрассудство.
Льдина с Фэтти стремительно неслась вниз по течению, к Юкону. Он уже был далеко, его фигура — маленькая, отчаянная. Мы ничего не могли сделать. Ни лодки, ни плота — все еще стояло на приколе, лед еще не полностью сошел. Оставалось только смотреть.
Фэтти продолжал бороться. Перепрыгивал с одной льдины на другую, покачиваясь, падая, снова поднимаясь. И все это время… держал в руках связку рыбы. Словно она была самой важной вещью в его жизни. Наконец, льдина, на которой он оказался, врезалась в большую глыбу, развернулась, и Фэтти, потеряв равновесие, полетел в ледяную воду.
— Нет! — выдохнул Артур и мы побежали вдоль берега. К нам присоединилось несколько старателей, появились веревки, даже пожарный багор.
Но Фэтти… он вынырнул. И, отчаянно борясь с течением, цепляясь за края льдин, стал медленно выбираться на берег. К удивлению, даже с рыбой. Это было чудо. Он выжил. Едва живой, промокший, но живой. Я усмехнулся. Вот она, закалка Севера. Даже смерть не помеха, если у тебя в руках добыча.
Старатели тут же разожгли костер, Фэтти начал сдирать с себя мокрую одежду.
— Ну ты и дура-ак! — протянул Кузьма, помогая напарнику Лондона — Из-за такой ерунды чуть не сгинул
— Голодаем — коротко ответил Фэтти — Совсем есть нечего. И денег нет, купить еду.
Я пригляделся к раздетому старателю. Действительно, отощал. Ребра выпирают, кожа висит. Совсем уже не тот толстячок, которого я встретил на Юконе.
— Приходите с Джеком в салун — я тяжело вздохнул. Таких голодающих в Доусоне было много. Прямо открывай походные кухни — Накормим.
* * *
Ледоход продолжался. Река очищалась от льда, готовясь принять первые суда. Скоро, очень скоро сюда вернется «Большая земля».
И вот, по последнему снегу, что еще лежал вдоль берега, пришла последняя собачья упряжка с перевала Чилкут. Замученные собаки, индейцы-погонщики, на нарты свалены мешки и ящики. Как начался ледоход — им пришлось идти берегом последние мили. И это был последний караван перед тем, как перевалы окончательно раскиснут от весенней распутицы.
Они привезли почту. И среди нее — мои русские газеты, что я заказывал месяц назад. Мартовские номера. Я забрал их, поспешил в свой кабинет. Затопил печь, сел за стол. Вскрыл пакет. «Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости»…
