Спецзона для бывших - Александр Викторович Наумов

— Нет денег.

И тут же в кабинет заходит какой-то сельский участковый, свой человек, к нему на охоту начальник ездил. И начальник выписывает ему материальную помощь — три тысячи рублей на свадьбу дочери, да еще спрашивает:

— Ну что, три тысячи хватит?

Я тут же, в кабинете, стою, еще не успел выйти. Начальник посмотрел на меня и говорит:

— Ну чего стоишь, я же сказал — денег нет.

Ладно, не стал я больше ни о чем просить. Мы переехали жить к моей матери, я залез в долги.

Наступает день зарплаты — ее задерживают! Не было денег и нет по-прежнему.

А тут ударили крещенские морозы… Пишу рапорт, чтобы мне выдали служебный тулуп, каждому сотруднику он положен. Мне в ответ: «У тебя был тулуп, где он?» — «Сгорел». Слышу: как так сгорел, проведем служебное расследование, вычтем с тебя стоимость…

И вдруг меня переводят в дежурную часть с понижением в должности и зарплате. Новый удар судьбы? За что? За… связь с преступным миром!

Это вообще отдельная история. Однажды ко мне приехал начальник РУБОПа из Ачинска, он меня хорошо знал, я его — тоже, и вот он говорит:

— Мы вышли на одну группу, взять которую можно только с вашей помощью. Ты можешь, Вадим, подготовить кое-какие бумаги?

— Могу, конечно, в чем вопрос… только нужно поставить в известность начальника ГОВД.

— Нет, не надо. У вас в ГОВД происходит утечка информации.

И я в обход начальника подготовил бумаги, передал их. Потом было громкое дело, о нем писали в газетах: в Ачинске раскрыли банду и все такое… Разумеется, в ГОВД пошли пересуды, что да как. Не знаю уж, о чем говорили в верхах, но только меня вскоре переводят в дежурную часть. Официально вменяют в вину реальный случай, когда я за одним столом сидел с двумя уголовными авторитетами. Это тоже отдельная история, которая произошла годом раньше.

Я был в отпуске, с братом ездил в другой город, к общим знакомым. Один из них пригласил нас в ресторан. Мы согласились, пришли, огляделись: вокруг люди как люди — в костюмах, галстуках, с женами. Отмечали юбилей нашего знакомого. У кого-то из приглашенных оказалась любительская видеокамера, он время от времени снимал на пленку хозяина стола, нас и других гостей. А потом, когда веселье было в разгаре, наш знакомый подсел к нам и стал пояснять:

— Вон тот человек — директор золотых приисков, вон его жена, а вон — телохранители. А тот человек — местный авторитет, и вон еще один авторитет…

Через год видеокассета «вдруг» попадает к моему начальству. Меня отстраняют от работы. Приезжает по моему «делу» куратор из Красноярского УВД, собирает справки, уезжает. Потом вызывают меня — к заместителю генерала. Еду, встречаюсь, объясняю. Он мне говорит:

— Подожди в коридоре.

И я два часа жду. В коридоре! А они всё совещаются. Наконец снова приглашают, и я слышу:

— Мы вас проверили.

Отдают мне служебное удостоверение и желают — не поверите! — успехов в работе.

Приезжаю домой и узнаю, что меня переводят в дежурную часть. Так-так, думаю, теперь я в черном списке. Значит, дальше будет еще хуже, и рано или поздно милицию придется бросать.

В дежурной части работа посменная: через три дня на четвертые сутки. У меня появилось свободное время, в которое я стал заниматься частным извозом. Кое-что зарабатывал и рассчитывался по долгам.

Однажды ко мне пришли цыгане. Они осели в нашем городе, купили дом недалеко от дома моей матери, где мы тогда жили. И знали они, что я занимаюсь извозом. Просят: съезди туда-то, на станцию, привези одну женщину. Я отказываюсь, говорю, что нет на бензин денег.

Они на другой день опять просят: съезди, привези, за бензин заплатим. Ну ладно, думаю, всякое бывает в жизни, может, и вправду им не к кому больше обратиться. Еду на станцию, встречаю цыганку средних лет, у нее в руках сумка. Сажаю в машину, завожу мотор и вдруг чувствую что-то неладное. То ли взгляд этой цыганки показался мне каким-то напряженным, то ли в ее движениях мне что-то не понравилось. Я на нее оборачиваюсь, киваю на сумку и спрашиваю:

— Что у тебя там?

— А тебе какое дело, а? Тряпки разные. Поехали, дорогой, тебе уплатили.

Едем по трассе. Не доезжая до поста ГАИ, я глушу мотор. Подтягиваю к себе ее сумку, запускаю в нее руку — и точно: вытаскиваю пакетики с наркотой. Выкидываю все пакеты в окно, туда же сумку. Цыганку высаживаю. И уезжаю. От греха подальше.

Приезжаю домой, меня всего трясет. Чтобы не объяснять ничего жене, говорю, что съезжу к брату. Но за руль уже не хочу садиться. Оставляю машину во дворе, иду на автобусную остановку.

В автобусе ко мне подваливает какой-то тип, похожий на бомжа, и говорит:

— Ну что, мужик, я тебя узнал… Тебя уже выпустили?

Я смотрю на него, он — на меня. И опять говорит, что меня должны были вот-вот посадить. Я спрашиваю:

— За что?

— Как за что? За перевозку наркотиков.

Вот те на! А он-то, тип этот, при чем тут… Что-то знает? Но что именно? И откуда знает?

Оказалось, его на сутки закрывали в ГОВД за какое-то административное правонарушение, и пока он сидел, к нему подошли и спросили:

— Понятым будешь?

— А? Чего?

— Мужик, слушай внимательно. Тут посадить одного надо. Поедем к цыганам, они торгуют наркотой, проведем обыск. Найдем наркоту и поедем к тому, кто наркоту привез им…

И показывают этому бомжу мою фотографию. Взятую из личного дела! Потом спрашивают:

— Запомнил? Вот к нему поедем, понял?

Бомжу, конечно, деваться некуда, он на все согласен, лишь бы выпустили. Спустя какое-то время едут к цыганам, проводят обыск, но ничего не находят. Несостоявшегося понятого отпускают на все четыре стороны. Счастливый бомж находит способ, чтобы вскоре в его руках появилась бутылка водки, которую он тут же опорожняет. На остановке он залезает в автобус, собираясь «ехать туда, не знаю куда». И видит меня, пытается вспомнить, откуда ему знакомо мое лицо, а потом по простоте душевной, говорит ту самую фразу: «Ну что, мужик, тебя уже отпустили?»

Оказалось, не отпустили… Мне предъявили обвинение в перевозке наркотиков. Хотя я честно признался: да, я подозревал, что везу наркотики, и я добровольно отказался от преступления — выкинул сумку и высадил пассажира.

После моих объяснений начальник ГОВД мне лично сказал:

— Слово полковника, что тебя не посадят.

Но его слово оказалось не более чем словом.