От рассвета до заката - Александр Лео
Одной из важнейших сил, поддерживающих власть Октавиана была армия. Она повиновалась только ему, поскольку никто другой не смог бы выплачивать огромное жалование войскам. Регулярная выплата денег обеспечивала лояльность солдат правителю, предохраняло государство от амбиций военачальников и ужасов новой гражданской войны.
28 римских легионов численностью до 400 тысяч человек, были размещены по границам империи. Для войск была установлена своя религия - культ Гения Императора. Ему присягали на верность и беспрекословное подчинение. На случай беспорядков в Риме и Италии, а также для давления на сенат, Октавиан Август создал императорскую гвардию из элитных войск - преторианцев. Их насчитывалось девять когорт по тысяче пехотинцев и сотне всадников. Преторианцев набирали только из Лациума, жалованье у них было втрое выше, чем в регулярных войсках. Три когорты постоянно находились в Риме, остальные шесть были распределены по Италии. Командовали ими два префекта из всадников - один в Риме, другой вне его.
Дополнительно Октавиан Август стал консулом, цензором, народным трибуном и жрецом - Верховным понтификом. Монархия пришла неслышно и заняла место республики.
Не менее серьезные изменения произошли в римской морали и во взаимоотношениях между мужчинами и женщинами.
Сколь бы разными по характеру, взглядам и вкладу в могущество государства не были государственные мужи Рима периода Республики, у них было много общего. Они бескорыстно служили славе и процветанию Рима и римского народа. Они вели честную, открытую борьбу в сенате, на форуме и на поле боя, не опускаясь до обмана, интриг и сговора с врагами. Личное достоинство, верность и честь большинства из них были безупречными, образ жизни - простым, отношение к богатству - безразличным или, как к средству решения политических задач. Такими же были в течение веков преобладающие качества римских граждан. Потом, как расплата за покорение и ограбление других народов, в Рим вместе с деньгами нахлынули пороки: корыстолюбие, зависть, коррупция, иждивенчество, обман и предательство. Их мутный поток постепенно размывал фундамент Республики. Более всего от этой порчи пострадал римский сенат. Учреждение, веками цементировавшее здание римской государственности, превратилось в собрание жадных, близоруких, трусливых и продажных людей.
Рим периода поздней республики охарактеризовал царь Нумидии Югурта. Он в 111 году до н.э. подкупив римских военачальников, добился прекращения Югуртинской войны. Узнав об этом, честные политики (сколько их было) добились, чтобы Югурту вызвали в сенат для дачи показаний. Югурта явился в Рим, подкупил сенаторов и трибуна и дело заглохло. Когда нумидийский правитель поднимался на корабль, чтобы плыть домой, он произнес: «Все в этом городе продается и, если только найдется покупатель, Рим продаст самого себя!»
Римская мораль стала определяться словами: «Ede, bibe, lude!» («Ешь, пей, веселись!») Не перечесть, сколько изобретательности было употреблено в Риме на выдумку различных блюд, приправ и напитков! Гурман Апиций в период правления Августа стяжал себе славу в кругу римских обжор. Как глубоко он был однажды огорчен тем, что его соперник по искусству, некий Октавий, перекупил у него заморскую рыбу за 1200 денариев! Конец Апиция вполне достоин удивления всех истинных чревоугодников. Когда он пересчитал свою оставшуюся наличность, ее осталось всего 2,5 миллиона денариев. Сей благородный муж решил, что на такую ничтожную сумму не стоит жить на свете и принял яд. Римская аристократия единодушно выразила сожаление об его кончине, поскольку любила его обеды, на которых также можно было наслаждаться музыкой и пением.
О новых римлянах поэт Марциал писал:
«Все достояние их в вавилонские ткани уходит,
Долг в небреженьи лежит и расшатано доброе имя!»
История донесла до нас имя некоего Новеллия Торквата, который выпивал за раз 8 литров вина. Сам император Тиберий был удивлен, когда узнал об этом и поверил не раньше, чем лично убедился в справедливости слуха.
Римские обычаи предков (mores maiorum) становятся достоянием истории. Как писал Гораций:
«Граждане, граждане! Прежде всего
Надо деньги нажить, доблесть уж после!»
Рим стал столицей огромной империи и средоточием целого мира. Прошенные и непрошеные представители различных чужеземных верований шатались по улицам Рима, занимая праздного зрителя фантастической одеждой, непонятной речью и религиозными процессиями. Были там и жрецы Исиды в масках с собачьими мордами, и служители Матери богов - Кибелы, и поклонники персидского Митры. Фокусники, гадатели, астрологи, сторонники греческих философских учений - софисты, киники, эпикурейцы стекались в столицу империи.
Впрочем, предоставим слово свидетелю - римскому поэту Дециму Юнию Ювеналу:
«Квириты! Рим ли здесь иль Греция сама?
Да и одна ль она, ахейская чума,
Явилась тучею родного горизонта?
Из дальней Сирии, от берегов Оронта
Нам завещал изнеженный Восток
И нравы, и язык, и самый свой порок!
Кому ж теперь приютом Рим наш стал?
Со всех концов земли, от Самоса, из Тралл,
Из Алабанд сюда ворвались, словно реки,
Для козней и интриг пронырливые греки.
Забудем ли мы их? Они нам занесли
Таланты всех людей, пороки всей земли.
Грек - это все: он ритор, врач, обманщик,
Ученый и авгур, фигляр, поэт и банщик.
За деньги он готов идти на чудеса,
Скажите: «Полезай сейчас на небеса!»
Голодный, жадный грек лишь из-за корки хлеба,
Не долго думая, полезет и на небо!
Прислушайтесь к словам афинского льстеца:
Он превозносит ум ничтожного глупца,
Клянется в красоте богатого урода
И чахлым старикам у гробового входа,
Влачащим жизнь свою усталую едва,
С обидной наглостью бросает он слова:
«О, вы сильны еще! В вас вижу силы те я!
Сильны, как Геркулес, стеревший в прах Антея!»
Смотрите, наконец, как грек меняет вид:
Он собственный свой пол, природу исказит
И станет пред толпой то греческой Фаидой,
То обнаженною красавицей Доридой.
И грудью выпуклой, открытой напоказ,
И телом женщины обманет каждый глаз.
Но не Стратокл один владеет тем талантом,
Последний самый грек рожден комедиантом!
Смеяться начал ты - тем смехом заражен,
Схватившись за живот, уже хохочет он.
Ты плачешь - плачет он и корчится от муки!
Ты подошел к огню, от стужи грея руки,
Он, завернувшись в плащ, зуб на зуб не сведет.
Ты скажешь: «Жарко мне!» - грек отирает пот
И рукоплещет он, сгибаясь от поклона,
При каждой мерзости надутого патрона.
Зато, когда порой проснется в греке страсть,
Он с гнусной жадностью, как зверь, спешит напасть
На честь любой семьи -
" alt="Георгий Кунадзе - Русские крейсера: От рассвета до заката">
