Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Про это у Павича есть следующая история. Это рассказ о русском профессоре, к которому приходит человек и говорит, что надо бы вступить в партию. А у меня ещё на памяти то время, когда говорили «партия», и уже было неважно, с большой или с маленькой буквы писалось это слово. К этому слову тогда не нужно было определений и дополнений. Меня воспитало это время, но я рассказываю о нём — для других, рассказываю при помощи чужой истории о профессоре, который посещал партийные собрания, а потом, как настоящий математик, решил выступить. Перед тем, как выступить, он купил два пирожка. Один, впрочем, у него выпросил сторож.

Профессор выступил на собрании, и математика доказала искривление здравого смысла.

Когда это стало ясно присутствующим, то профессор получил из зала записку. Эту записку написал сторож. Нет, я всё путаю, этот сторож сам поманил профессора. Путать тут ничего нельзя — важна размерность действия.

Сторож, а это, видимо, был образованный и мудрый сторож, объяснил ему, что докладчик, проверяющий математикой жизнь, должен, не заходя домой, добраться до вокзала, а потом ехать и ехать, пока не кончаться рельсы. На третий день своего пути, профессор, а это был настоящий профессор, образованный и мудрый, иначе бы он не послушался совета сторожа, очутился в заснеженной местности.

Профессор начал разгребать снег, потому слова «снег» и «Россия» суть синонимы, а пространство в нашей стране только тогда поддаётся счислению, когда расчищено от снега. Нового дворника заметили, он собственно, с этого момента и стал настоящим дворником. Ведь дворники в нашей стране, даже если её придумывают иностранные писатели, всегда идут рука об руку со сторожами, особенно когда делятся водкой и хлебом. Слова «дворник» и «сторож» пересекаются у нас — будто в кроссворде.

Итак, профессор лучше всех убирал снег, и вскоре к нему пришёл человек, неотличимый от первого, с которого я начал свой пересказ. Человек этот предложил профессору вступить в партию.

Но дворник уже приобрёл ту мудрость, которая свойственна этой профессии, и сказал, что он неграмотен. Это не смутило посланца партии, с какой бы буквы она не писалась, и бывшего профессора отправили учиться в жарко натопленную избу, где уже сидели двадцать четыре, или сколько их там сторожа и дворника. Возможно, всё двинулось бы по кругу, как всякий сюжет, который похож на анекдот о студенте, перепутавшем физическую константу со спортивной. Такой сюжет, несмотря на противоречие здравому смыслу, прямиком валится в книгу из жизни. Однако профессор не выдержал, когда ему начали объяснять, как сложить одну единицу с другой, то есть дискретное механически объединить в целое.

Я пересказываю только сюжет — теряя метафоры Павича, будто воду из пригоршни.

Сюжет идёт дальше — профессор, бормоча, что это математика прошлого века, пошёл к доске. Мелок застучал о дерево, но неожиданно получилось, что 1 + 1 равно всё-таки двум. Человека у доски обсыпала белая пыль, похожая на снег, вечного врага дворников. Сумма была прежней, и математика не помогала. В этот момент все две дюжины дворников, кроме учительницы, застывшей как Сфинкс, все двадцать четыре дворника, забыв о сумме своих мокрых валенок в прихожей, начали хором подсказывать бывшему профессору:

— Пропущена постоянная Планка! Пропущена постоянная Планка!..

10 сентября 2003

История про Ясную поляну

Я жил в Ясной поляне. Видел там настоящих писателей.

Писатели были народ суровый, и сурово бичевали пороки общества и недогляд литературы. Из-за двери было слышно: «Он барахтался всю жизнь в своих выделениях, доказывая, что за Тропиком Рака может идти только Тропик Козерога».

Я погулял несколько по окрестностям, и за время моего отсутствия среди писателей возник ливанский профессор. Ливанец был православный (как и, впрочем, многие арабы в Ливане) — это я знал и раньше. Ливанец медленно и внушительно говорил о том, что учит своих студентов отношению к смерти исходя из бессмертного текста «Смерти Ивана Ильича». Закончил он правда тем, что Россия для настоящих Ливанцев есть цитадель Истинной веры, и в этот момент я пожалел, что Екатерина не приняла когда-то ливанцев в подданство.

Но это ещё не все истории про Ясную поляну.

11 сентября 2003

История про опознанные летающие объекты

И так ли уж вам обязательно,

Чтоб, к празднику вставшие затемно,

Глазели на вас обыватели,

Роняя свои канотье?

Александр Городницкий

В песне известного барда кода несколько в другом, но сейчас нам важно то, что традиция самолётной показухи возникла в тот момент, когда первый аэроплан взмахнул крыльями. Или даже раньше — тогда, когда надулись и оторвались от земли воздухоплаватели.

У авиационных смотрин есть две стороны. Первая — беспримесная радость неофита, веселье глаз любителя, отёкшая шея зеваки, которая болит ещё дня два, plane spott'еры подобно террористам фотографируют самолёты, коллекционируют бортовые номера и эмблемы авиакомпаний. Во второй стороне шоу мало, а зато много авиа. Это тяжёлая и нервная работа, что происходит тогда, когда зеваки торчат у полосы и нюхают сгоревший керосин. Другие люди, в этот момент, потея в костюмах, договариваются о встречах. Вот они, сидят в полумраке павильонов, сеют семена контрактов. Или, может быть, готовятся собирать посеянный несколько лет назад урожай.

Пилотаж и рёв истребителей для зевак — ибо какое отношение имеют реактивные истребители к гражданской авиации? Почти никакого. Ну, сбивают иногда.

Дело в печальном символе — призраки истребителя, истребляющих зрителей давно начали гулять по миру. И все устроители начали хором повторять, что летать они будут вдали от зрителей и совершенно безопасно. Авиационные праздники издавна повязаны в массовом сознании со смертью, приходящей с неба. Падают огромные самолёты — такие как гигантский Ту-144, который рухнул при загадочных обстоятельствах много лет назад в Ле-Бурже, до крохотных самолётиков, что с незавидной регулярностью падают на головы американцев 4 июля. И это — чрезвычайно странная особенность парадов вообще. Обыватель с интересом смотрит на то, как над ним летят тонны ревущего металла, предназначенные нести смерть. Ему, в том числе. Вот эта крылатая смерть делает стойку, кувыркается, несётся к земле, снова набирает высоту.

Смотреть на гражданского толстопуза, который разгоняется по полосе сверкая десятками иллюминаторов, обывателю не интересно. Это всё равно как вместо танков на советском военном параде разглядывать оранжевую вереницу