Новые и новейшие работы, 2002–2011 - Мариэтта Омаровна Чудакова
«6. Социальное положение — сын служителя религиозного культа, дьякона. <…>
8. Образование — Нижегородская Духовная Семинария, 4 кл., Княгининская школа 2-й ступени и был принят на 1-й курс мед<ицинского> фак<акультета>. <…>
15. Чем занимались и чем жили родители до 1915 — в г. Княгинине Ниж<егородской> губ<ернии> церк<овная> служба.
16. В 1917 — то же.
17. С 1917 по 1922 — то же и сельское хозяйство.
18. Имеется ли связь с родителями и в чем она выражается — материальной связи не имеется. 24 марта 1922 г.»
В копии метрического свидетельства — сведения о родителях: «диакон Княгининского Богоявленского собора Александр Михайлов Красильников и законная жена его Екатерина Александрова, оба православные» (л. 15 об.).
И еще одна анкета, от 14 августа 1922 года:
«4. Образование — студент 1-го курса медиц<инского> факультета Ниж<егородского> Гос <ударственного>Университета. 5. Профессия а) поступающего — школьный работник 2-й ступени б) его родителей — служитель культа» (л. 5). А другая анкета настаивает, что с 1914 по 1918 годы Красильников учился в Княгининской гимназии, а в 1918–1920 годах — в «сов<етской> школе 2-й ступени» (л. 17).
Становится ясно, что оба однокурсника — и Барканов с его отцом, то «землепашцем», то «частным торговцем»[523], и Красильников с его — то учителем, то дьяконом — вынуждены были заметать следы своего не очень удачного социального происхождения.
В личном деле Красильникова находится один невнятный документ, в котором можно было бы предположить ошибку в первом инициале, но этому препятствует дата — «7.I.1924»: В. А. Красильников к этому времени давно уже студент Брюсовского института: «Симбирский Губпрос просит Президиум Института принять в число студентов Красильникова М. А., находящегося на иждивении брата, активного работника профдвижения (члена Губправления Союза Рабпроса с 1920 г.) А. А. Красильникова с зачислением его на госстипендию» (л. 7, 8, копия). Поскольку В. Красильников в 1924 году давно уже студент, речь, видимо, идет о поступлении его младшего брата при поддержке старшего.
11 июля 1925 года Красильникову выдано «выпускное свидетельство по циклам: прозы и критики» (л. 13 об.).
6
Виктор Красильников входил в литературную группу «Кузница», придававшую особое значение литературному качеству поэзии и прозы. Об этой группе, распавшейся в 1930 году, осуждающе писали впоследствии в «Литературной энциклопедии», что ею выдвинута была «кастовая идея включения в пролетписательские организации только вполне созревших и выявивших себя мастеров слова».
Одна из первых рецензий молодого критика — на книги рассказов Мих. Волкова — обращает на себя внимание литературным взглядом на предмет с весьма малой дозой идеологической ангажированности. Он трезво оценивает, например, убедительность «прекрасного бытовика», пока тот имеет дело «с твердо отстоявшимся старым бытом», и неудачу при переходе «к обрисовке молодого поколения», где сразу же «характеристики трафаретны, а разговоры агитационны и скучны».
Это явление мертвенности молодых героев объясняется выпирающей публицистичностью прозы Волкова: все сборники явно делятся на отделы рассказов антирелигиозных, кооперативных, пропаганды нового семейного быта и т. д., и на них лежит густой налет рассказов по заданию. Автору всегда хочется во что бы то ни стало заставить торжествовать то новое, что родилось с Советской властью в деревне, и ради торжества над врагом — старым бытом — он готов поставить на дыбы действительность…[524]
1927 год, когда появилась рецензия на Барканова, был для Красильникова особенно интенсивным. В «Новом мире» он рецензирует, помимо Барканова, сборник рассказов «Молодняк» (№ 3. С. 220), Н. Ляшко (№ 4. С. 199), «Доменная печь» которого вызывает непременную и крепкую ассоциацию с «Цементом» Ф. Гладкова[525], и в том же номере журнала — сборник рассказов Н. Москвина «Кошачий характер»[526]; «Перелом» А. Тверяка (№ 5. С. 204): «Хотя роман не принадлежит к числу увлекательных, — честно свидетельствует критик, — прочесть его все же следует: перелом в деревенской жизни изображен писателем со знанием дела»[527]; рассказы Г. Венуса «Самоубийство попугая» (№ 8. С. 201); том рассказов П. Низового «Золотое озеро» (№ 11. С. 236): «Обычно хорошо сделанные снимки тех или иных жизненных случаев и персонажей, главным образом мещанского сословия. Не часты художественные выводы; в большинстве рассказов писатель ограничивается простым описанием <…>».
Выгодным фоном для умеренного, нацеленного в первую очередь на оценку литературного качества подхода Красильникова служит идущая вслед за ним рецензия Арк. Глаголева на повесть С. Заяицкого «Баклажаны» (начинается рецензия так: «Баклажаны — это один из захолустных городков, какие, если верить автору, еще сохранились в нашей провинции со времен Гоголя») и его «трагикомические рассказы» в том же сборнике. Автор рассказов тут же получает от критика сугубо идеологическое обвинение: «полное отсутствие <…> какой-либо определенной социальной установки». Под конец рецензии критик припечатывает: «Вся установка книги Заяицкого на „трагикомического“ обывателя делает ее весьма далекой от общего направления нашей художественной литературы»[528].
В том же 1927 году В. Красильников публикует в «Печати и революции» (№ 5. С. 78–91) обширную статью «Борис Пастернак» (с посвящением Як. Черняку), весьма квалифицированную, лишенную заданности, показывающую искреннее стремление получившего неплохое образование, чувствующего литературу критика понять поэта (несколько удивляет невнимание к статье современной ей критики и еще более — позднейших исследователей Пастернака, ограничивающихся ее беглыми упоминаниями). Красильников еще ухитряется защищать поэта от «безусловно вредной» статьи В. Перцова (с. 79) и попыток навесить на него ярлык «дачника» (с. 80).
В том же месяце в «Новом мире» печатаются его «критические заметки» о А. С. Новикове-Прибое, где критик пишет о нем как о «прямом продолжателе литературных традиций путешествия на фрегате „Паллада“ Гончарова и Станюковича». И это, и многое другое в статье идет вразрез с упрочивающей свои позиции идеологической критикой. «Писатель не страдает модной болезнью современной прозы — тенденциозностью; его интересует вообще человеческая личность, поставленная в определенные условия (главным образом жизни на море)». Его повести «читаются легко, как хороший переводной роман, но помниться будут долго; без насилующей морали, без приспособленчества к агитлозунгам они заставляют читателя, с волнением проследив приключения парохода „Коммунист“, самому сделать выводы»[529].
В последующие годы Красильников больше печатается в журнале «На литературном посту», в новообразованном (1929) журнале «Пролетарский авангард», а также «Художественная литература» и др.; его работа под давлением времени постепенно все более идеологизируется.
В 1930 году критик выпустил в издательстве «Федерация» сборник своих статей. В предисловии «От издательства» пояснялось:
«Сложность нынешней литературной обстановки и обилие писательских группировок с самыми различными направлениями вызывают в широких читательских кругах вполне естественный интерес к сущности литературных споров и разногласий.
Считаясь с этим интересом и выполняя программу, поставленную Федерацией объединений советских писателей,
