День поэзии. Ленинград. 1967 - Семен Вульфович Ботвинник

его несуетной волны,

где в нарастающем блистанье

угроза полной новизны.

* * *

Возникает на голом откосе растенье,

возникает нежданное стихотворенье,

пароход из тумана, что медленно тает,

женщина возникает.

Возникает... И это не значит, что просто

длинноножка-девчонка, вчерашний подросток

хорошеет, взрослеет... Она ниоткуда

возникает. Как чудо.

Возникает... Неистово тянется к солнцу.

Возникает... В ознобе от звездных бессонниц.

А в глазах — так лишь с морем в апреле бывает —

синевы прибывает.

* * *

Не припомню: у нас, в Европе ли

я видал в музеях не раз,

как художники пишут копии,

на великое щуря глаз.

Оттого ль, что душой невеселы,

оттого ль, что тянет к рублю?..

Ну а может, это — профессия?...

Копиистов я не люблю.

Жить готов, только горе мыкая,

самой худшею из судеб, —

не могу размножать великое,

превращать его в ширпотреб.

* * *

Ты говоришь: «Живу одним лишь днем,

его конечной радостью и болью,

его игрой в любовь, а не любовью,

его летучей вспышкой — не огнем.

Нет близких душ, и нет любимых книг,

нет для меня понятья «обещанье»,

не трогают ни встречи, ни прощанья,

поскольку время — вымысел, есть миг!..»

Ты говоришь: «Ну вот и всё... Исход...»

И не решить мне: это — откровенья

или попытки самосохраненья?..

Сейчас тебе садиться в самолет...

* * *

Знаете, как похоронен Шоу?

Знайте: ушел — и могилы нет.

Где-то за вишнями сада большого —

словно шалаш — его кабинет.

Знойны в июньском цветенье травы,

пчелы качаются на цветах...

Это и память его и слава —

здесь, на поляне, развеян прах.

Мудро завещано поколеньям:

пусть, позабыв о могильной мгле,

люди приходят на поклоненье —

как бы к нему —

к весенней земле.

Ленинградские поэты С. Погореловский, В. Азаров, М. Комиссарова в гостях у народной сказительницы Татьяны Алексеевны Перттунен.

Вс. Рождественский и Б. Окуджава, 1965 г.

П. Кобзаревский, Л. Хаустов, М. Дудин. Пушкинские горы. 6 июня 1949 г.

ТАТЬЯНА ГНЕДИЧ

* * *

Спокойно греется в сиянье синевы

Усталый эмигрант, вернувшийся смиренно, —

Всю жизнь, всю злую жизнь, томясь бездельем плена,

Мечтал он умереть на берегу Невы.

Покорный и седой, с плешивой головы

Он плавно шляпу снял и смотрит вдохновенно,

Как блещет высоко, беспечно и надменно

Адмиралтейский шпиль над чащею листвы.

Но вспоминает он о днях Сопротивленья,

Когда и он познал крылатое горенье,

Когда эсэсовца в слепом ночном бою

Почувствовал и он своим врагом заклятым,

И гордо про медаль французскую свою

Рассказывает он веселым октябрятам.

ИГОРЬ МИХАЙЛОВ

РАЗГОВОР С НЕВОЙ

Стоял —

            вспоминаю.

                             Был этот блеск.

И это

        тогда

                называлось Невою.

В. Маяковский

Движеньем рассеять душевную тьму...

Сбить отчаянье вихрем походки...

Не ты ли, Нева, нашептала ему

слова о любовной лодке?

Тогда оно, видно, и состоялось,

свидание ваше —

                          последнее самое.

— Как видишь, теку.

                              Не застоялась.

Тоже широкая. Тоже упрямая.

Плыву, как и ты, — своим путем.

Не это ли в жизни самое главное?

Всегда непреклонная, ровная,

                                            плавная...

Так было. Так есть. Так будет потом.

Вижу я,

           что у тебя на душе.

Думаешь:

               — Хватит... Довольно...

А я за века насмотрелась уже:

вчера во льдах, а сегодня — вольная...

Если уйдешь — облегчишь их задачу!

Таким не впервой оставаться в сторонке:

в газетный листок обильно поплачут,

тайно порадуются в душонке.

Ты ль не ломал

                       невзгодам хребты,

не шагал

              сквозь любых пожарищ дым —

поэт, говоривший с солнцем на ты,

светивший посменно с ним?

Об этом уже толковали с тобой мы

в иную, но тоже нелегкую пору...

Тебе и не будет легко, дорогой мой:

ведь ты же идешь

                           все в гору да в гору!

Другим на ошибках

                             хоть дом себе строй,

а ты ошибешься — и сердце расплавится.

Останься у нас.

                       В союзе со мной

с любою бедою сумеешь расправиться.

Тоска —

             она может ножом пырнуть.

Смерть — и та избавленьем пригрезится.

Успеть бы тебе в поэму нырнуть,

в работу с разбегу врезаться...

Чтоб не в мечтах уже,

                                 не во сне

мирок забывая куцый,

опять в ослепительной новизне

выплеснуться, взметнуться,

вдыхать в себя новое в каждом вдохе,

всю норму горючего сжечь дотла,

не зная:

            сам ли ты жил в эпохе

или эпоха

                в тебе жила...

...Нева — обезлёженная — трепетала

предчувствием белой ночи.

Нева —

          обезлюженная — лепетала,