Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков
Отряд Яна Сапеги состоял из 1500 человек при нескольких орудиях. Собравшиеся вокруг него паны составили акт конфедерации, объявив, что идут против Василия Шуйского, во славу настоящего царя, вынуждаемые к этому тяжкой неволей своих собратьев, а также обидой, нанесенной правому делу ясновельможной Марины, великой царицы московской, которую изменнически лишили престола и заточили в тюрьму. Их истинные цели содержались в заключительной части документа, где паны заявляли, что если в течение десяти недель они не получат от «царя» обещанного жалованья, то въедут в пределы Северской и Рязанской земель и обратят доходы с них в свою пользу.
Смоленский воевода Шеин пытался преградить путь небольшому отряду Сапеги, но полякам удалось пробиться. Вяземский воевода Иван Бегичев уже приветствовал Сапегу, а горожане снабдили его съестными припасами и даже извинялись, что не могут дать больше, так как ограблены казаками и московскими войсками.
28 августа, когда Сапега достиг Царева-Займища, тот же Бегичев сообщил ему, что царица Марина с родственниками находится поблизости, задержанная отрядом тушинцев. Разведка подтвердила, что сандомирский воевода с дочерью и значительной группой поляков остановился в деревне Любенице, всего в четырех верстах от лагеря Сапеги.
Дело обстояло следующим образом. 2 августа отпущенные поляки покинули Москву. К ним присоединились бывшие послы при Дмитрии, Николай Олесницкий и Александр Гонсевский, которых сопровождал ксендз отец Каспер Савицкий, автор дневника, посвященного этому путешествию. Шуйский опасался, что сандомирский воевода завернет в Тушино, поэтому приставил к полякам стражу из 500 всадников. В то же время, чтобы предупредить возможные попытки Вора перехватить по пути Мнишеков, их повезли не через Смоленск, а окольными путями – через Тверь, болотистыми, лесистыми местами, где нередко приходилось с топором в руке прокладывать себе дорогу.
6 августа путники уже приближались к Волге, как вдруг разведка донесла, что объявилась погоня из Тушина. Московская охрана хотела свернуть и переждать опасность. Между поляками по этому поводу возникли разногласия. Гонсевский с королевскими послами, иезуиты и некоторые шляхтичи одобряли намерение русских. Но Олесницкий настаивал на скорейшей переправе через Волгу. Его поддержали сандомирский воевода и большинство шляхтичей. Целых два дня прошло в бесплодных препирательствах. Наконец стороны окончательно разошлись. 8 августа Гонсевский и его спутники поехали дальше обходным путем и благополучно добрались до Переславля-Залесского, где встретили пятитысячное московское войско. Иная участь ждала Олесницкого, Юрия Мнишека и их спутников. 11 августа они переправились через Волгу. Здесь их догнала московская охрана и упрашивала не ехать в Смоленск. Олесницкий и Мнишек стояли на своем. Стража не решилась применить насилие, и поляки продолжили путь.
Вор узнал об их отъезде уже 3 августа – не исключено, что Юрий Мнишек каким-то образом ухитрился предупредить его. Из Тушина была выслана погоня – отряды панов Валевского, Зборовского и князя Василия Масальского. После переправы через Волгу, нарочно или нет, Олесницкий и Мнишек двигались медленно. Тушинцам ничего не стоило догнать их, разгромить московскую охрану и увести путников на ночлег в Любеницу.
Что касается ответственности за этот захват, то тут показания разнятся.
На сейме 1611 года Юрий Мнишек рассказывал следующее: на них напало трехтысячное войско, посланное тушинским Дмитрием, побило челядь, захватило некоторых женщин, обращалось с пленниками жестоко и, чтобы заманить всех в Тушино, клялось, что там находится истинный Дмитрий. Их насильно довезли до Царева Займища, где обнаружился отряд Сапеги. Но Сапега не смог освободить пленников, а только взял их под свою охрану. Так они все оказались в Тушине.
Тушинец Мархоцкий в своих записках подтверждает факт насилия – поляки Зборовского и Валевского якобы с оружием в руках принудили Мнишеков ехать в Тушино.
Однако подозрительно, что Юрий Мнишек, зная об опасности, упрямо шел ей навстречу – такое поведение было совсем не в характере сандомирского воеводы. Еще более веская улика – его предыдущая переписка с Вором. Что касается пребывания Мнишека в Тушине, то Сигизмунд III позднее говорил о нем папскому нунцию Симонетте, что воевода сидел там, ожидая у моря погоды, и обвинял Мнишека в желании выдать свою дочь за самозванца.
Мнишек же на упомянутом сейме толковал свое поведение в Тушине совершенно иначе: выдавал себя за бесстрашного обличителя Вора, уверял, что всеми силами пытался выбраться из Тушина, освободить дочь и, бежав в Польшу, отдаться на монаршую волю. Если послушать его, могло показаться, что воевода готов променять все Московское государство на укромный уголок в Польше! При всем том оправдывать Марину он не брался и порицал дочь за то, что в своих письмах она называла Вора истинным Дмитрием. Но когда были пущены в оборот эти письма – до или после свидания с Вором в Тушине, – воевода не уточнял, хотя именно этот вопрос имеет решающее значение.
Вернемся, однако, к известным фактам.
31 августа воевода с дочерью двинулись назад к Москве, теперь уже под охраной Сапеги и тушинцев. Сапега при всяком случае воздавал Марине царские почести, под Можайском устроил для нее смотр своих рот. С этих пор он сделался как бы ее паладином и покровителем. Он говорил с ней о Дмитрии и уверял, что она вскоре соединится со своим супругом. Марина была весела и от счастья распевала песни, сидя в карете.
1 сентября в селе Добром посланец из Тушина привез ей письма
