Адмирал Колчак. Драма Верховного правителя - Владимир Геннадьевич Хандорин

Уорд – сам выходец из рабочих, состоявший в тред-юнионе и бывший членом парламента – писал в английский парламент, что «британское рабочее движение… сделает ошибку всей жизни», если выразит солидарность с большевиками, которых он именовал «сверхчеловеческими чудовищами», и что британская демократия совершит преступление, если откажет в помощи белым[619]. Вместе с профессором Г. Персом Уорд с одобрения Колчака ездил по городам Сибири и выступал перед русскими рабочими и пленными красноармейцами с лекциями о британских профсоюзах и о положении рабочего класса в Англии, пропагандируя мирные методы экономической борьбы за улучшение своего быта.

Глава британской военной миссии при Колчаке генерал Альфред Нокс

[Из открытых источников]

Поддерживавшая Черчилля консервативная лондонская «Таймс» писала: «Оставить Россию в ее настоящем состоянии было бы такой же угрозой будущему миру, как выход Германии победительницей из мировой войны»[620]. Опять же благодаря усилиям Черчилля, Великобритания до сентября 1919 года истратила на помощь белым (включая «интервенцию» на Севере) 60 млн фунтов стерлингов – больше, чем остальные союзники вместе взятые. Между прочим, последний том своих воспоминаний о Первой мировой войне Черчилль посвятил «нашим верным союзникам и товарищам – воинам русской императорской армии».

Правительство Франции, понимая важность сохранения России в качестве весомого фактора международной политики в противовес потенциальной угрозе возрождения германского милитаризма и опасаясь сближения Советской России с Германией (в дальнейшем пакт Молотова – Риббентропа и последовавший за ним разгром Франции Гитлером в одиночку вполне подтвердили эти опасения), также помогало белым. Но помощь эта носила откровенно «торгашеский» характер и не шла ни в какое сравнение с помощью Великобритании, хотя амбиции французских представителей порой доходили до курьеза: так, они болезненно следили за тем, чтобы на официальных церемониях быть впереди других союзников, дабы подчеркнуть «престиж Франции».

Глава французской военной миссии при Колчаке генерал Морис Жанен

[Из открытых источников]

Лично адмирал Колчак пользовался авторитетом в союзных державах. Бывший лидер монархической партии октябристов А.И. Гучков в телеграмме ему 17 октября 1919 года после беседы с У. Черчиллем писал, что относительно просимого Н.Н. Юденичем ввода английского флота в Кронштадт «крайне важно Ваше личное обращение к Черчиллю… Ваш личный авторитет настолько высок у союзников, что Ваше личное вмешательство произведет лучшее впечатление»[621].

Однако на практике позиции союзных держав определяли не личные отношения, а холодный политический расчет. Им хотелось уяснить политическую программу правительства Колчака, проверить его прочность, оценить перспективы на победу в Гражданской войне. А впредь до официального признания они заявили, что военные запасы во Владивостоке временно остаются под совместным союзническим контролем представителей Англии, Франции, США и Японии. Тем временем «запускались пробные шары» в отношениях: шел периодический обмен приветственными телеграммами между А.В. Колчаком, с одной стороны, и французским премьером Ж. Клемансо, министром иностранных дел С. Пишоном и британским военным министром У. Черчиллем – с другой.

Но, как мы увидим далее, практически международное признание так и не было достигнуто…

Поклонники версии о «зловещей руке англосаксов» цепляются за известную фразу У. Черчилля о том, что это не англичане отстаивали «дело враждебных большевикам русских», а напротив, «русские белогвардейцы сражались за наше дело». А что Черчилль мог еще сказать в парламенте в ответ на нападки оппозиции лейбористов, обвинявшей его в нерациональной трате денег на провальное мероприятие? Только попытаться объяснить как-то, что свержение большевизма было в интересах Британии. На самом деле, оно было в общих интересах как России, так и Запада. Но по-настоящему понимал это в то время лишь Черчилль – единственный из всех западных политиков активный и последовательный сторонник интервенции. Подавляющее большинство западного истеблишмента склонялось к мысли, что российский большевизм не представляет для них радикальной угрозы, в крайнем случае предпочитая отгородиться от него «буфером» (или «санитарным кордоном») в лице Польши, Румынии и других Восточноевропейских государств. Сам тогдашний шеф Черчилля, британский премьер Д. Ллойд-Джордж, подтрунивая над его призывами к широкомасштабной интервенции и непримиримым антибольшевизмом, иронически замечал, что всему виной «голубая кровь сэра Уинстона Черчилля».

Что касается тогдашних США, одной рукой пославших на Дальний Восток экспедиционную бригаду своих солдат, а другой рукой тайно направлявших в советскую Москву миссию У. Буллита, то ее один из деятелей американского Красного Креста прямо характеризовал как «флирт с большевиками»[622] (из конфиденциального письма, перехваченного колчаковской военной цензурой).

В принципе Запад не верил в долговечность режима большевиков и поэтому сохранял интерес к инвестициям в российскую экономику. Крупные западные компании питали живейшие надежды на возобновление и развитие своего участия в разработках русской нефти, угля и железа, в строительстве новых предприятий. Американцы, например, при Колчаке даже заявляли о своем намерении строить в городах Сибири небоскребы по образцу своих. В Иркутске было открыто сибирское представительство Союза американских фабрикантов. Однако полноценной помощи, не считая ограниченных поставок оружия, союзники белым так и не оказали.

Сводка Главного штаба об отношении США к России

28 апреля 1919

[РГАВМФ. Ф. Р-1722. Оп. 1. Д. 67. Л. 7–11]

Прошло тридцать лет, и западные политики, очутившись перед лицом оккупированной Советским Союзом Восточной Европы и перспективой распространения коммунистического режима на всю остальную Европу, с запозданием поняли, насколько прав был в 1919 году Черчилль, призывавший еще тогда «задушить большевизм в колыбели». Тоталитарно-коммунистический СССР оказался для Запада куда более страшным соседом, чем ушедшая в историю могучая, но не навязывавшая никому разрушительных идей Российская империя.

Волну возмущения в стане белых вызвало выдвинутое в январе 1919 года американским президентом В. Вильсоном и британским премьером Д. Ллойд-Джорджем предложение созвать на Принцевых островах в Мраморном море специальную международную конференцию по русскому вопросу с участием представителей всех противоборствующих сторон, включая большевиков. Белая пресса сравнивала идею переговоров с большевиками с «троянским конем». Ее восприняли как уход Запада от реальной помощи, попытку «умыть руки». Даже такой оппозиционный правительству Колчака рупор социалистов, как омская «Заря», резко осудил это предложение. С официальными протестами выступили, среди прочих, ЦК партии кадетов, Русское политическое совещание в Париже, Всероссийский совет кооперативных съездов. Омский национальный блок в резолюции от 9 февраля 1919 года требовал от союзников «международного карательного законодательства против большевиков как врагов мира, цивилизации и культуры»[623]. Лишь часть социалистических кругов поддержала идею «диалога» на Принцевых островах, в том числе в выступлениях своих делегатов на международном конгрессе II Интернационала в Берне.

Между тем, как раз советское правительство В.И. Ленина, которое современные ревнители СССР пытаются рядить в патриотические одежды, не только откликнулось на это предложение (опасаясь в то время крупномасштабной интервенции Антанты после ее победы над Германией – правда, эти опасения оказались напрасными – и желая выиграть