Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина
Эрцгерцог согласился дать просимое свидетельство, и Бетховен снял с документа две заверенные копии, чтобы представить их в посольства России и Пруссии как гарантию скорого получения ими рукописных партитур. В записке Бетховена к Шиндлеру говорится: «Пришлите, пожалуйста, вместе с оригиналом и заверенную копию, так как ее сегодня же отправляют в Петербург»[467]. Поскольку письмо Обрескова к Нессельроде от 14 (26) июля 1823 года ранее не было известно, теперь появляется возможность датировать записку Бетховена к Шиндлеру более точно. Вероятно, она была написана около этого же времени, и предполагалось, что копия свидетельства о полной готовности Торжественной мессы будет отправлена в Петербург вместе с депешей Обрескова. Но в материалах изученного мною дела этого свидетельства или каких-то упоминаний о нем не обнаружено. Возможно, оно осталось в канцелярии русского посольства в Вене.
Все лето и большую часть сентября 1823 года Бетховен, пытаясь поправить здоровье, провел за городом, сначала в Хетцендорфе, а затем в Бадене, и в Вене бывал редко. Работа над копированием подписных экземпляров Торжественной мессы и над их корректурой замедлялась стечением печальных обстоятельств: болезнью глаз Бетховена (конъюнктивит) и кончиной 6 августа Венцеля Шлеммера – основного копииста Бетховена, с которым тот сотрудничал много лет. Конечно, Шлеммер не самолично изготавливал десять копий Торжественной мессы; под его начальством работало несколько переписчиков, однако именно Шлеммеру композитор мог доверять, а его подручным, оставшимся без строгого руководства, – не всегда.
По-видимому, Обресков начал проявлять нетерпение, о котором известил композитора через того же Шиндлера. Бетховен отреагировал на это запиской к Шиндлеру, из которой можно заключить, что примерно в конце октября композитор лично посетил российское посольство вслед за передачей туда пакета с готовой партитурой Торжественной мессы: «Прилагаю пакет для русского посольства и прошу его тотчас же доставить. Кстати, скажите, что в ближайшие дни я приду к нему сам, так как меня обижает проявленное недоверие. Благодарение Богу, я еще могу доказать, что ни в коей мере не заслужил подобного отношения, и мое чувство собственного достоинства этого не допустит»[468]. Процитированная записка не датирована, а Шиндлер ошибочно относил ее к зиме 1824 года, что, безусловно, неверно. Н. Л. Фишман предложил датировать записку концом октября – началом ноября 1823 года на основании сопоставления с публикацией в петербургской газете «Русский инвалид, или Военные ведомости» от 21 ноября 1823 года, где говорилось: «Знаменитый Бетховен недавно привел к окончанию большую ораторию, которую он сам постановляет выше всех своих сочинений. Многим из наших читателей, без сомнения, приятно будет узнать, что доселе существует только один экземпляр сей оратории в манускрипте и что оный находится здесь, в С.– Петербурге»[469]. Заметка была напечатана анонимно, но из нее следовало, что к началу ноября как минимум одна из авторизованных копий уже находилась в Петербурге – но возможно, что уже не одна, а две, о чем автор заметки еще не имел понятия. Ведь, помимо императора Александра, подписаться на мессу 3 августа 1823 года изъявил желание князь Голицын, и предназначенный ему экземпляр был отправлен из Вены 22 октября 1823 года через банковскую фирму Йозефа Хеникштейна[470]. Голицын с самого начала был осведомлен о принятии подписки царским двором и не мог не знать, что в Россию должны были быть посланы не один, а два экземпляра партитуры. Даже если их отправка осуществлялась не одновременно, то экземпляр, предназначенный для императора Александра, мог быть вручен кому-то из сотрудников русского посольства (возможно, самому Обрескову) примерно в те же сроки.
Итак, в начале ноября 1823 года месса прибыла в Петербург, а Бетховен получил желаемый гонорар. Но история взаимоотношений композитора с русской императорской четой на этом совсем не закончилась.
Несостоявшиеся посвящения и пропавшие партитуры
Бетховен в своем письме к Голицыну от 26 мая 1824 года, помимо прочего, высказал идею фактического поступления на службу к русскому императору в качестве придворного композитора (для этого не требовалось находиться в России): «Не окажется ли в результате Ваших усилий возможным посвятить мессу Ее Величеству русской императрице? Возможно, что столь великодушный монарх, как российский император, мог бы даже выделить мне ежегодную пенсию, а за это я посылал бы все мои крупные произведения в первую очередь Его Величеству, а также наискорейшим образом выполнял бы заказы Его Величества; и тем самым материальная помощь могла бы оказываться и страждущему человечеству»[471].
Поскольку в тексте упоминается Александр I, в некоторых прежних публикациях письма фраза о возможном посвящении Торжественной мессы воспроизводилась в версии «посвятить русскому императору». Однако автограф, по которому печатался текст нового боннского собрания под редакцией Зигхарда Бранденбурга, говорит о том, что здесь однозначно подразумевалось посвящение императрице: Kayserin. Притом что месса создавалась для эрцгерцога Рудольфа, Бетховен, очевидно, не усматривал в своем предложении никакого противоречия. В его практике были подобные случаи (Месса ор. 86, написанная для князя Эстергази, но посвященная князю Кинскому). Встречались и посвящения разным людям двух версий одного и того же сочинения (партитура Седьмой симфонии посвящена графу Фрису, клавираусцуг – императрице Елизавете Алексеевне).
Но в данном случае Голицын был не в состоянии ничем помочь Бетховену. В своем письме от 16 июня 1824 года, которое здесь уже упоминалось, князь сообщал Бетховену: «Согласно недавно изданному и опубликованному во всех газетах указу, все иностранные артисты, желающие посвятить свои произведения Е[го] В[еличеству], должны обращаться к министру иностранных дел графу Нессельроде. Если Вы намерены посвятить свою мессу Е[го] В[еличеству], я советую Вам просто написать гр[афу] Нессельроде: Ваше имя под письмом будет наилучшей рекомендацией, а граф имеет честь быть музыкантом»[472].
Указ императора Александра I был выпущен 29 февраля 1824 года; на русском языке он был опубликован в отечественной прессе, а на французском разослан во все посольства России
