Опыты для будущего: дневниковые записи, статьи, письма и воспоминания - Александр Михайлович Родченко

1934–1935 годы. За это время сделал очень немного.

Зимой делал два номера «СССР на стройке» – «Казахстан» и парашютный номер, работал над «Первой конной», «Кинематографией СССР» совместно с В. Степановой.

Я прошел нелегкий творческий путь, но мне ясно, кем я был и чего хочу. Я уверен, что еще сделаю настоящие советские вещи.

Теперь о других.

Когда я пришел к фотографии, в это время вырастали Шайхет, Фридлянд[196] и Альперт[197]. Это были советские фоторепортеры. С другой стороны стояли художники-фотографы, снимавшие девушек или пейзажи. Конечно, я был за фоторепортеров, но и они не удовлетворяли меня. Шайхет инсценировал, снимал со штатива, люди смотрели в аппарат, неприятно позировали. Но всё же это были наши темы и наши люди. Шайхет изменился теперь, на него подействовали и мои статьи, и мои ракурсы, но он… продолжает инсценировать. Перейдя на «Лейку», он продолжает экономить пленку, уговаривает сниматься, не снимает врасплох. От этого он сух, в его работах мало жизни, он надуман, осторожен, в его снимках нет провалов и нет подъемов, он всегда ровен и часто даже мертв. У Шайхета есть и свои достоинства: он всегда снимает при всех условиях, здесь у него нет провалов. Шайхет мало работает над кадром. Его лучшие работы – общие планы. Он снимает «Лейкой» как «Неттелем», и оттого в его снимках нет динамики. «Лейка» же создана для крупных планов и для выхватывания жизни на лету. В технике печати Шайхет даже суховат. Его фото неточны и даже кажутся репродукцией. Шайхет снимает всё, что нужно, и даже так, как тебе нужно. Он добросовестный работник, но ему нужно расти творчески, обрести свое творческое лицо.

С. Фридлянд – это очень любящий фотографию репортер. Но судьбы фотографии его волнуют, к сожалению, больше, чем собственная творческая судьба. Он очень разбрасывается, мечется. И мечется не полный огня, впадая в фотографическую меланхолию, серятину. Он обладает лиричностью, но как будто ее боится. Ему хочется быть крепким, здоровым, ясным, но это не получается – лиризм тянет. Фринлянд мог бы успешнее работать, если бы отдался целиком внутреннему чувству, а не тяжелому раздумью у легковесно выполненной темы. Фринлянд хорошо владеет техникой, культурнее многих фоторепортеров, но очень боязлив и… сентиментален.

Альперт. Этому легче жить и работать, у него старая репортерская хватка. Он всегда умеет снять самый главный момент – всё на месте и всё видно. Пусть немного скучно, слишком фотографично, но зато не придерешься. Его жизненный юмор позволяет ему развлекаться, – он может неожиданно снять «купающихся колхозниц». Этого не случается с Шайхетом. Альперт не думает много о судьбе фотографии, он не страдает. Я бы хотел, чтобы он немного рискнул, чтобы он вышел из равновесия.

Борис Игнатович – бывший друг, ученик и соратник. Как конь в шорах, он не желал и не хотел видеть ничего кругом, кроме левого. Всё не новое он отрицал беспощадно. Я думал – это творческое лицо художника, а это оказалась только манера. Б. Игнатович растерял свой фотографический язык. У него осталось одно – беспринципная непримиримость решительно ко всем. А хотелось бы ему помочь, вернуть этого мастера к большой творческой работе.

Елизавета и Ольга Игнатовичи[198] – очень оперативны, способны, остро схватывающие куски нашей жизни, но творчески не самостоятельны. Они слепо повинуются творческой указке Б. Игнатовича.

У Е. Лангмана огромный опыт, вкус, острота, есть и лирика, но я всегда боюсь как бы он не убежал «на минуточку», то «вправо», то «влево». Он ездил в Казахстан и Узбекистан, а где люди, показанные им. Не ракурсы и портреты, а именно люди. Лангману нужно побольше снимать новых людей и не так как у Дебабова или Штеренберга. Люди в снимках Лангмана должны работать. За последнее время Лангман много работал, творчески вырос, но не всегда ясно, чего он хочет. Он отказывается сегодня от формализма, но этому все мало верят, хотя абсолютно убеждены в его способностях. Ему нелегко будет работать, отказавшись от «косины», но Лангман имеет все возможности создать талантливые вещи.

Абрам Штеренберг – это прежде всего художник, и тогда, когда он выступает как фотограф-художник. Каждая работа его одинаково волнует – и как снято, и как напечатано, и как отретушировано. Будучи первоклассным камерным портретистом, может быть, единственным в Союзе, он мечется между репортажем и художественной фотографией. Будучи на репортажной работе, он выставлял портреты и художественные фотографии, потому что видел, что качество его репортажа ниже его художественной фотографии. Он один из тех фотохудожников, который идет к репортажу, и это делает его на голову выше других фотохудожников. Что нужно преодолеть Штеренбергу? Боязнь работать на фоторепортаже. Ему не следует бояться возможных срывов, они будут поучительны и для нас. Хотелось бы, чтобы Штеренберг вырос в высококвалифицированного фоторепортера-художника нашей страны.

Мих. Прехнер решил задачу просто – взять от всех всё лучшее: от Еремина[199] – красивость, общеплановость, лирику, от Шайхета – сухость тематики, от меня – точки и ракурсы. Получился явный успех, и молодой мастер зазнался, убежденный, что это его успех, что все творческие поиски его учителей были бесполезны. В итоге у Прехнера есть хорошие работы, но нет творческого лица.

Из обычного репортера в очень короткий срок Георгий Петрусов[200] становится в первые ряды мастеров. Он обнаружил огромную жажду знаний, беспримерный интерес к фотографии. Значительную роль в формировании его творческого пути сыграла упорная работа в «СССР на стройке». Он, как губка впитывает всё, что касается фотографии. В любой момент он готов пересмотреть свои позиции, если они неправильны и начать новые творческие поиски в интересах лучшего разрешения темы. Петрусову недостает одного: у него нет любимого приема, любимой темы. В последних его работах, посвященных колхозной тематике, обнаруживается нечто новое – умелое, убедительное сочетание пейзажа с нашей действительностью.

И. Шагин[201] – безусловно способный фоторепортер, но творческую задачу он для себя решил еще проще, чем Прехнер: нравится обывателю, значит – путь правильный. И всё зацвело цветами, одуванчиками, девушками и улыбками – на тысячу снимков 999 улыбок. Эти материалы принимают безотказно. Но самому Шагину не весело. Он чувствует, что это не тот путь, что с его работ нередко смотрит лицо обывателя. Талантливому Шагину нужно решительно порвать с обывательщиной.

Д. Дебабов и А. Скурихин[202] «великие путешественники», фотобродяги. Они сидят в Москве несколько дней гостями, а затем начинают собираться. Никакая творческая борьба их не тревожит. Дебабов за последнее время слишком увлекся этнографической съемкой. Всё сделано