Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
6 декабря
Завтра в Дворянском собрании вечер в пользу Общества доставления средств нашим курсам. Приглашены известные артисты: Фигнер, Тартаков, еще кто-то и артистки. Заранее предвидя, какая скука меня ожидает на вечере, когда по окончании концерта начнутся танцы, я решила быть действующим лицом, т. е. что-нибудь «делать» – по хозяйственной части, продавать, помогать кому-нибудь; это, мне кажется, все же лучше, чем, не имея ни души знакомых (а курсисток, наверно, потеряешь в толпе, да у них есть свои знакомые), слоняться бесцельно по зале или подпирать ее стены, когда перед твоими глазами будут кружиться пара за парой. Впрочем, говорят, в третьем году на вечере профессора говорили речи, между ними – Гревс, Семевский… Было интересно, и хорошие мысли возбуждались в молодежи, но зато распорядительницу бала потребовали к градоначальнику. Эх, жизнь!..
«По нынешним временам», вместо того чтобы слушать прекрасные, увлекательные, пылкие речи, я буду продавать прохладительные напитки в качестве помощницы распорядительницы. У нас распорядительниц выбирали баллотировкой. Подумаешь, невесть какое важное дело! Стоит ли для того, чтобы выбрать трех человек поизящнее, порасторопнее, – писать билетики с фамилиями, потом их раскладывать, потом считать, потом объявлять результаты голосования… Хотели даже выбирать и помощниц (по две у каждой распорядительницы), да вовремя спохватились: ведь это было бы уже совсем пустой потерей времени…
Я чувствую, что буду недовольна собой… К чему я взялась за это дело? – Ведь я могла бы уехать тотчас после концерта. Но я же знаю, что не уеду: странное свойство человеческой натуры – противоречить самой себе.
Меня уверили, что продавщицам надо быть одетыми в светлые платья. Я выписала из дому свой единственный вечерний туалет, к слову сказать очень нарядный и изящный, и завтра – к своему собственному удивлению – обращусь из скромной, просто одетой и гладко причесанной курсистки в изящную барышню. Да, я буду зла на себя… и тем более что заранее знаю, как наши интернатки щедры на комплименты, чисто институтские аханья и восклицания по поводу платьев… – «Господа, Дьяконова будет очень интересна на вечере… она будет в розовом платье, – вы не видали? какая прелесть!» – слышу я уже и теперь. Но в общем все-таки очень мало слышишь разговоров о вечере и туалетах (и слава богу, а то, кажется, сбежала бы), и в этом проявляется характерная черточка: у нас если и занимаются тряпками, то именно en passant[87], в крайней необходимости, не делая из этого события в жизни или предмета разговора на целый вечер. Мне даже стало смешно на самое себя: почему-то многие уже и теперь дают мне советы насчет прически, завивки, так что я пресерьезно раздумывала, стоит ли завиваться на вечер, не будет ли это с моей стороны излишнее, – настолько заниматься собой, тратить много времени… не лучше ли, не более ли соответствует моему теперешнему положению – скромная и простая гладкая прическа? – «К такому платью ваша всегдашняя прическа не идет», – решила за меня одна из наших интернаток.
Однако завтра ботаника, вставать надо в 9 часов утра, и потом придется рано ехать на вечер к своему посту… Пожалуй, устану до последней степени.
10 декабря
Был вечер, сошел весьма удачно, как это, впрочем, и всегда бывает; наш вечер дает Обществу для доставления средств В. ж. к. около 4 тысяч чистого дохода. Я приехала рано и уехала поздно… Впервые увидела я всю, так сказать, подкладку этих благотворительных вечеров, все приготовления, хлопоты по устройству столов, их украшений и т. д., одним словом – как делается все то, на что публика менее всего обращает внимания… Сколько раз, напр., пила я чай на каких-нибудь вечерах, и никогда, конечно, не думала о том, что этот стакан был кем-нибудь налит; а на другой день после бала бледная, утомленная экономка, раздавая завтрак в столовой, рассказывала: «Вернулась я, барышни, домой в 61/2 час. – дела-то сколько было! Одних лимонов 500 штук разрезали… Устала – страшно, а сегодня в 81/2 встала…»
Ровно в 4 часа окончился вечер; лакей, важный и бритый, торжественным шагом прошел по всем залам молча, звеня в колокольчик; мне он показался тенью отца Гамлета среди этой пестрой, нарядной, веселой толпы. В зале погасло электричество; полутемные опустевшие комнаты, за несколько минут еще ярко освещенные, полные народа, – казались теперь такими мрачными, неуютными… Публика вся исчезла вниз, в раздевальные; распорядительницы за своими столами торопливо пересчитывали вырученные деньги и потом вереницей потянулись к кому-то сдавать счета. За контрольным столом «комитетская» дама в кокетливом туалете принимала деньги и записывала… Мы, помощницы распорядительниц, зевали, стоя тут же, и собирались уезжать… Прислуга суетилась, убирая посуду; полусонные лакеи бродили, как тени… И мне вдруг бросился в глаза весь беспорядок, в котором стояли стулья, облитые скатерти на столах, грязные стаканы из-под чаю…
У меня нет никого знакомых; даже ни одного студента, хотя почти у всякой курсистки их наберется несколько человек. Сидя за столом, машинально наливая стаканы оршада, лимонада и получая деньги,
