Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов
Аликс и Павел были действительно счастливы, а Александр III (старший брат Павла) был особенно расположен к гречанке, так как та обладала чтимыми им женскими добродетелями: преданностью православию, добросердечностью, веселым нравом, учтивостью по отношению к старшим и к мужу. Александра принесла императорской фамилии двух новых членов: Марию (1890–1957) и Дмитрия (1891–1942). Роды сына протекали очень тяжело, и на следующий день после появления Дмитрия на свет Аликс умерла, не дожив до двадцати двух лет.
Овдовевший супруг был безутешен. Александр III и другие братья, стараясь скрасить горе Павла, относились к нему с особым вниманием, но ласка родни не могла заменить потерю Аликс. Великий князь погрузился в меланхолию. Так продолжалось почти два года, пока он не ощутил, что появилась «женская душа», которая его по-настоящему любит.
Его очаровала жена адъютанта его брата Владимира Ольга Валерьяновна Пистолькорс. Он стал завсегдатаем в доме Пистолькорсов в Петербурге, а летом – на их даче в Красном Селе, где собирался цвет дворянских фамилий из числа офицеров гвардии. Бывали здесь и царские родственники. После брата Александра III Павла Александровича здесь стали появляться и другие, в том числе и Цесаревич Николай.
Великий князь Константин Константинович записал в дневнике 8 июня 1893 года: «В 7 часов мы с Ники поехали обедать в Красное, к жене конногвардейца Пистолькорс, так называемой Маме Лёле. Там был Павел, мадам Трепова, новый командир конвоя Мейендорф и его жена. С Ольгой Валерьяновной и Ники, и я не раз танцевали зимой; вот она и вздумала нас пригласить. Получив от нее записки с приглашениями, мы было смутились; Ники написал Павлу как быть. Павел просил приехать, говоря, что будет очень весело. И действительно, скучно не было. Шампанское снова лилось в изобилии, и мой Цесаревич опять кутнул. Но выпить он может очень много и остается всегда трезв. Вернулись с ним в лагерь в 12-м часу ночи». После столь удачного вечера хозяйка предложила снова собраться. Все с радостью согласились.
Цесаревич Николай питал симпатию к мадам Пистолькорс, называемой в гвардейской среде «Мамой Лёлей», но второй раз приехать не смог, надо было отправляться в Англию на свадьбу своего кузена герцога Йоркского. Радушной хозяйке написал: «Милая Мама Лёля! Очень прошу простить меня, но ввиду более раннего моего отъезда в Англию я не буду иметь удовольствия завтракать у вас в городе, как было условлено раньше. Я тем более сожалею, что завтрак у вас мог бы служить продолжением того прекрасного вечера 8-го июня, который так весело прошел у вас в Красном».
«Мама Лёля» была очаровательной хозяйкой. Она умела для каждого найти нужное слово, никого не оставляла без внимания. Пела арии из опер, неплохо играла на фортепиано, была в курсе последних литературных новинок. Ее чары пленили великого князя Павла, а в свете были уверены, что оборотистая дамочка просто «окрутила» высокородного вдовца. «Маму Лёлю» это нисколько не смущало. Она любила и потому хотела завоевать сердце мужчины. Это было самое важное. В августе 1893 года отправила Павлу Александровичу поэтическое признание, наполненное страстными признаниями.
Я не могу забыть то чудное мгновенье!
Теперь ты для меня и радость, и покой!
В тебе мои мечты, надежды, вдохновенье,
Отныне жизнь моя наполнена тобой.
В тебе еще, мой друг, сильно воспоминание,
Ты прошлое свое не можешь позабыть,
Но на устах твоих горит уже признанье,
И сердцу твоему вновь хочется любить!
И я люблю тебя! Я так тебя согрею!
В объятиях моих ты снова оживешь,
Ты сжалишься тогда над нежностью моею,
И больше, может быть, меня не оттолкнешь!
Сын Александра II трепетал как юнец, но долго колебался. Он поклялся на могиле Аликс, что никогда не свяжет себя с другой женщиной. Но прошло время, и в душе начали зарождаться новые чувства. Его тянуло к Ольге, она становилась для него близкой и дорогой, была так участлива, так внимательна, окружила таким теплом и заботой, что невозможно было тем пренебречь. В ее объятиях он действительно «ожил».
Однако Ольга Валерьяновна была замужем. Ее супруг – гвардейский офицер, и долг чести не позволял вступать в связь с женой гвардейского товарища. Хотя Лёля уверяла, что у них с Эриком «все кончено», что они фактически перестали быть супругами, но Павел Александрович долго колебался. Лишь когда многократно сам убедился, что Пистолькорс по отношению к ней держится вполне индифферентно, лишь только тогда позволил произнести признание, «горевшее на устах».
Они стали любовниками. В декабре 1896 года Ольга Пистолькорс родила от великого князя сына, которого назвали Владимиром (1895–1918). У Николая II появился первый незаконнорожденный двоюродный брат…
Со временем царский «дядя Павел» и замужняя Лёля, презрев светские условности, стали появляться вместе на людях. На приемах и балах она появлялась в сногсшибательных драгоценностях, и знатоки узнали некоторые из особо вызывающих: это были украшения Императрицы Марии Александровны, которые после ее смерти в 1880 году унаследовал ее младший сын Павел.
Все это служило темой бесконечных пересудов, но внешне не вызывало нареканий, так как «романтические отношения» сами по себе были в порядке вещей, надо было лишь только блюсти светские каноны.
Положение изменилось тогда, когда влюбленные решили узаконить свои отношения. Павел добился от племянника-царя разрешения на развод для Пистолькорс, пообещав, что никогда не позволил себе «пойти дальше полагающегося». Осенью 1901 года «Мама Лёля» стала свободной, а через год, в Италии, сын царя Александра II тайно обвенчался с разведенной матерью четверых детей.
Разразился скандал. Больше всех возмущался Николай II. Он поверил дяде, пошел тому навстречу, а тот обманул его, бросил вызов традициям и закону. 20 октября 1902 года Царь писал из Ливадии матери – императрице Марии Федоровне о событии, которое его «нравственно расстроило»: «Я узнал об этом от Плеве (министр внутренних дел. – А. Б.) из Петербурга, а ему сообщила мать мадам Пистолькорс. Несмотря на источник такого известия, я желал проверить его и телеграфировал дяде Павлу. На другой день я получил от него ответ, что свадьба свершилась в начале сентября в греческой церкви Ливорно и что он пишет мне. Через десять дней это письмо пришло. Вероятно, как и в письмах к тебе, он нового ничего не сообщает, а только повторяет свои доводы… Еще весною я имел с ним крупный разговор, кончившийся тем, что его
