Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов
Знакомясь с письмом, уже полученным ЦК, среди приводимых фраз Дзержинский обнаружил и свою. Правда, его фамилию, в отличие от других, в негативном плане не упоминали. На что был расчет? На то, что Ленин и члены Центрального комитета, учитывая заслуги латышских стрелков, примут и здесь сторону латышей против русских и всего остального интернационала? Нет, авторы не такие уж наивные простаки. Им, а может быть, и не только им, нужно заронить сомнения в этих «несознательных» кадрах, людях Дзержинского, а соответственно, и в нем самом. Возможно, чтобы сохранить статус-кво, не дать Феликсу вернуться к руководству, сохранить Петерса во главе самой мощной карательной структуры.
При этом Дзержинский, конечно, ничего против латышских товарищей не имел ни до 1917 года, ни теперь. Среди них было много искренних и доблестных борцов за дело революции, умелых сотрудников. Взять того же Вацетиса, недавно разгромившего левых эсеров. Правда, сейчас ему пришлось сдать полковнику Каппелю и белочехам Казань. В руки белых попал золотой запас России, был расстрелян председатель Центрального мусульманского комитета при Наркомнаце Вахитов, погиб командир 3-й стрелковой латышской бригады, командующий левобережной группой войск Ян Юдин. Да и сам Вацетис с трудом избежал плена.
Э. П. Берзинь.
[Из открытых источников]
Но молодая республика собиралась с силами, а опытные и дисциплинированные латышские формирования играли в армии не последнюю роль. На фуражках и шапках бойцов и командиров появился вновь утвержденный символ – красная звезда с серпом и молотом. В Поволжье к Сталину выехал нарком Троцкий. Была создана ЧК Восточного фронта во главе с Лацисом, ранее руководившим контрреволюционным отделом.
Не только на фронте, но и в ВЧК были ценные латыши. Вот только сейчас трое из них, Ян Буйкис, Артур Спрогис и Эдуард Берзинь, задействованы в важнейшей операции по раскрытию и ликвидации масштабного заговора, руководимого из-за рубежа. Целью его было свержение большевиков и возобновление войны с Германией.
Первые сведения об этом просочились при ликвидации московской организации «Союз защиты родины и свободы», на которую в то время и была основная ставка. Нити вели к начальнику британской миссии Локкарту. Но после разгрома савинковцев они были оборваны. Надо было искать другие. Вот тогда Дзержинский и вспомнил о том, что ещё в Петрограде ВЧК заинтересовали активность и подозрительные связи нового морского атташе английского посольства Френсиса Аллена Кроми. Его часто видели в кругу бывших царских офицеров и, в частности, в таком месте, как Латышский клуб у Адмиралтейства, где собирались многие из тех, кто не поддерживал сегодняшнюю власть. Кроми был боевой офицер, подводник, за храбрость даже заслуживший Георгиевский крест от царского правительства, но, как разведчик, опыта и навыков имел немного. Можно было попробовать начать именно с него.
Так в Петрограде в Латышском клубе появились два молодых командира-отпускника – Ян Буйкис, называвший себя Шмидхеном, и Ян Спрогис. Благодаря манерам, деньгам, нескрываемому отсутствию симпатий к власти они в клубе быстро стали «своими». Последовало и ожидаемое знакомство с Кроми. Их встреча в гостинице «Французская» произвела на англичанина благоприятное впечатление. Но краткосрочный отпуск у латышей будто бы подходил к концу, и тогда Кроми дал Шмидхену рекомендательное письмо в Москву, прямо к Локкарту. Рыбка клюнула!
Дзержинский решил развить успех и подключить к операции ещё одну лакомую наживку – командира 1-го дивизиона латышских стрелков Эдуарда Берзиня, непосредственно охранявшего Кремль. 14 августа Шмидхен с Берзинем прибыли на частную квартиру Локкарта в Хлебном переулке. Искушенный разведчик принял их настороженно. Но письмо сомнений не вызывало, да и разочарование офицеров Советами показалось вполне искренним. А когда они заявили, что совершенно не хотят воевать с английским десантом под Архангельском, куда их вскоре намереваются отправить большевики, и готовы перейти на другую сторону, огоньки в глазах Локкарта зажглись. Но все же он решил взять паузу, переговорить со своими французскими союзниками генералом Лавернем и генеральным консулом Гренаром.
На следующий день состоялась вторая встреча. Итогом её были удостоверения на гербовой бумаге с печатью, принесенные в кабинет Дзержинского:
«Британская миссия, Москва, 17 августа, 1918 г. Всем британским военным властям в России. Предъявитель сего… латышский стрелок направляется с ответственным поручением в Британскую штаб- квартиру в России. Обеспечивайте ему свободный проезд и оказывайте всемерное содействие. Р. Локкарт. Британский представитель в Москве».
Брюс Локкарт.
[Из открытых источников]
Один экземпляр – на имя Яна Яновича Буйкиса, второй – на имя капитана Кранкаля. Вручив эти документы Берзиню, Локкарт в заключение беседы уведомил о встрече с лейтенантом Сиднеем Рейли, с которым впредь предстоит держать связь. Их знакомство прошло уже на Цветном бульваре. Английский разведчик поначалу заговорил об участии латышских стрелков в военных действиях союзнического десанта в Архангельске. Но затем перевел беседу на другую тему – антисоветского выступления в Москве и Петрограде. Зная о том, что Берзинь командует латышскими стрелками, охраняющими Кремль и членов Советского правительства, Сидней Рейли предложил Берзиню организовать их захват прямо во время заседания 28 августа, а также занять Государственный банк, Центральный телеграф, телефон и другие важные учреждения. Причем тут же на расходы по организации этого плана, подкуп нужных людей вручил Берзиню 700 тысяч рублей.
Деньги в тот же день благополучно перекочевали в кассу ВЧК.
– Может, нам временно перейти на содержание британцев? – удовлетворенно потирал руки Петерс. – Надо бы потянуть. Глядишь, там ещё французы, американцы чего-нибудь подкинут, а?
– Боюсь, не одни мы у них тут такие, – серьёзно ответил Дзержинский, на днях решением Совнаркома вновь назначенный председателем ВЧК.
Сидней Рейли.
[Из открытых
источников]
Подумалось, что вот так же азартно, наверное, Яков потирал руки в бытность зятем лондонского банкира. Впрочем, у кого-то ещё Феликс подмечал этот жест. У кого? Ну да, у тезки Петерса, Якова Свердлова. Только у председателя ВЦИК ладони обычно двигались как-то пошустрее.
Феликс тоже знал за собой одну неискоренимую привычку – во время размышлений останавливать или даже как бы забывать на чем-то или ком-то свой взгляд. Знал, что порой это настораживает, а то и раздражает окружающих, старался следить, бороться. Но победить это наследие тюрьмы, тюремной камеры, когда годами переводить глаза некуда, да и незачем, не так-то просто. Англичане правы, когда говорят, что привычка
