Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
– Ясу, Лиза, – сказал он и ухмыльнулся.
Он был одет в полосатую футболку для регби, шорты цвета хаки, поношенные конверсы и был настолько загорелым, что показался мне скорее выходцем с Ближнего Востока, чем греком. Все в нем так и говорило о том, что ему двадцать пять лет – на семь меньше, чем мне; глупая ухмылка казалась несовместимой с черной монобровью, которая висела у него на лице, будто полоска изоленты. До сих пор я еще не встречала никого с более густыми бровями.
Я взгромоздила свой рюкзак на спину и приземлилась на сиденье за ним. У него в запасе был только один помятый шлем, который он же и надел. Я не ездила на мотоциклах с детства, но на Крите почти все передвигаются именно так. В последующие дни я видела мужчин на скутерах, которые рулили одной рукой и одновременно курили, ели, держали нависших детей, громко разговаривали по телефону, едва держась, как будто они просто сидели на табуретке. Я крепче, чем было нужно, вцепилась в талию Стелиоса и зажмуривала глаза, когда волосы попадали мне в линзы на глазах. Он заверил меня, что живет в километре от порта, но мы проехали целых три, а скутер еле катился, отягощенный моей сумкой сзади. Она была настолько тяжелой, что, когда мы подъехали к его квартире и я отпустила Стелиоса, то свалилась с заднего сиденья прямо в ограду из цепей.
Квартира Стелиоса была большой и просторной, с легкими белыми занавесками, которые врывались в гостиную с балкона, тянувшегося по всей длине квартиры. Она была похожа на съемочную площадку для клипа патлатых рокеров из восьмидесятых годов.
– Здесь ты будешь спать, – сказал Стелиос и показал на диван. Я положила свои сумки и осмотрела комнату, а он вынул из холодильника бутылку ракии, достал две рюмки и сел напротив меня.
До моего приезда мы общались по Сети не меньше дюжины раз и обменивались сообщениями, которые поддерживали достаточно кокетливый тон, чтобы я начала беспокоиться, поэтому однажды ночью написала ему что-то вроде: «Я ищу место для ночлега, а не кого-то, с кем можно переспать». Несмотря на его заверения, я достаточно долго прожила на свете, чтобы понять, когда ко мне клеятся, и перед путешествием через полмира, в ходе которого мне предстояло остановиться у виртуального незнакомца, я почувствовала, что сейчас подходящий момент, чтобы четко обозначить свои границы.
Стелиос налил нам по рюмке и придвинул ко мне мою через деревянный журнальный столик, мимо пепельницы, переполненной окурками. Он заверил меня, что после одной рюмки мы пойдем ужинать.
– Спасибо.
Он сморщил свою роскошную монобровь. Боже, как мне хотелось выщипать ее.
– Почему вы, американцы, всегда благодарите людей?
– Это считается вежливым. Манеры, все дела.
Он фыркнул.
– Если я отдам тебе свои органы на улице, ты тоже скажешь мне спасибо, да?
Стелиос пристально поглядел на меня, как будто я его обидела, а затем расплылся в огромной улыбке. Вот же бестолковый. Эта способность впадать из крайности в крайность обычно вызывала у меня тревогу, но он был настолько комичен, что я не воспринимала это как угрозу. Его щеки были мягкими и полными, как у бурундука, но брови были настолько мощными, что один его взгляд, когда Стелиос не улыбался, выглядел пугающе.
– После одной рюмки мы пойдем, – сказал он и придвинул ко мне еще одну рюмку. – Тебе нравится ракия?
– Конечно, – сказала я и взяла полную рюмку настойки.
Мой взгляд переместился вверх и через его плечо на кухню, где на угловом шкафу лежал пистолет. Возможно, заряженный.
– Ямас, – сказала я, стараясь смотреть ему в глаза. – Большое спасибо, что принял меня у себя.
Затем я рассмеялась.
Он выпил свою рюмку одним махом и провел рукой по пухлым щекам, а затем рассмеялся.
– Ты ведь дразнишься, да?
– Да.
– Я не хочу показаться сердитым, но я говорю прямо отсюда, – сказал он и дважды ударил кулаком по своей диафрагме. – Итак. Расскажи мне все.
Он зажег сигарету и уперся подбородком в ладони, как будто правда ожидал ответа на свой вопрос.
– Это чересчур, – рассмеялась я.
– Что значит чересчур?
– Это значит, что ты просишь о многом.
– Ха! Не прошу я о многом. Просто хочу узнать, как там дела в Греции. Не очень-то это и чересчур.
Он улыбнулся тому, что узнал новое слово.
У нас обоих были такие большие прорехи в чувстве юмора, что через них мог пройти военный эсминец.
– Я влюбилась в Грецию, – сказала я.
Он засиял.
– Правда?
– Конечно! Как не влюбиться? Здесь красиво, и люди такие милые.
– Они милые, потому что ты одинокая женщина, ну и, по правде говоря, тебя не назвать уродливой, – он улыбнулся и налил нам еще две рюмки, его колено подпрыгивало. – Не слишком ли рано сейчас поговорить об искусстве?
После трех рюмок ракии мы все еще сидели на диване, и наш план уйти сразу после одной, казалось, накрылся. Я узнала, что он был актером в местной театральной труппе, которая ставила по несколько пьес в год, но его настоящей страстью была фотография. Я немного выпала из разговора про объективы и изо всех сил старалась выглядеть заинтересованной и скрыть, как быстро я пьянею на голодный желудок. Пока Стелиос рассказывал о разных своих проектах, я думала о том, насколько мне комфортно. Я воспринимала его как старого друга, о котором почти ничего не знаю.
Он шагал перед открытой балконной дверью, закуривая уже пятую сигарету с тех пор, как мы тут оказались.
– У меня проблема с людьми. Не знаю, как это объяснить. На сцене мне удается стать кем-то другим, а вот общение с людьми меня беспокоит. С тобой у меня выходит легко, и это приятно, очень, очень приятно, но многие, кажется, не понимают меня, – он снова сел и пристально поглядел на меня. – Понимаешь?
– Не особо. Типа у тебя проблемы с общением?
– Нет. Я вроде могу разговаривать, но мне кажется, что никто не понимает, кто я на самом деле, – он налил нам еще по одной. – После этой мы точно пойдем, иначе никогда не выйдем.
– Может, проблема в том, что ты не знаешь себя? – ха, я тоже могу быть философом. – Ты когда-нибудь
