Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2019 - Коллектив авторов
Ну вот, человек получает раз в неделю тест-тренинги, которые он заполняет, отсылает. Специальный проверяющий отслеживает правильность выполнения.
Второй модуль – это видео-лекции о поэзии, о философии поэзии, о состоянии поэзии. Лекции, которые читают крупные поэты, философы поэзии, критики. Вот что важно в этих лекциях: надо понимать, что мы не просим, чтобы обучающийся соглашался с точкой зрения лектора. Мне один из моих учеников пишет: «Уважаемый Андрей, я считаю, что лекции о визуальной поэзии не нужны, потому что поэзия – это звук. Зачем, это же лишнее?» На что я ему отвечаю: «Конечно, я мог бы сам сесть и «на камеру» рассказать всё, что я думаю о поэзии. Об астрономии. О кошках. О Путине. Но я-то хочу, чтобы вам это рассказали те, кто является либо моими учениками, либо очень близкими моими друзьями. Уникальность ситуации в том, что – так как они читают эти лекции как бы для меня, рассказывая всё это мне, потому что во время записи лекций я сижу в зале, – они мне это рассказывают. Они не врут и не красуются. Они в самом деле говорят то, в чём убеждены. И вы попадаете в уникальную ситуацию, слушая эти видеолекции. О фем-поэзии вы слышите от сторонницы фем-поэзии, которая убеждёна в её ценностях. О том, нужно ли, а если нужно, то как, участвовать в конкурсах, фестивалях и т. д., вы слышите от человека, который в ста фестивалях, премиях и конкурсах по всей стране в жюри сидел.
Который (а) знает их устройство изнутри и (б) готов об этом рассказать.
Вы всё это слышите из первых уст». Каждая тема связана с тем, кто именно о ней рассказывает.
Третий модуль – общение с мастером. Обучающиеся выбирают себе мастера. И вот тут наступает самое интересное. Они доверились мастеру.
И мастер относится к ним примерно так же, как врач к пациенту. Жёсткость в оценках текстов, но при этом большая деликатность в личных высказываниях. Мастер с самого начала решает, договаривается с учеником:
«Мы в нашем общении не говорим о тебе, о твоей жизни, о твоей биографии; о том, какое горе ты переживал, когда писал этот текст; о том, в каких обстоятельствах этот текст был создан, с чем он связан; о том, как тебе тяжело живётся и какая отдушина для тебя – писание стихов». Ученик сразу с мастером договаривается, что их обоих это не интересует. Мастер одновременно – врач и тренер. Иногда он больше тренер, иногда он больше врач. Говорить с ним нужно о предметах, которые ты к нему принёс. Вы садитесь, образно говоря, не друг напротив друга, а рядом. И выкладываете перед собой эти вот изделия, которые созданы из звука, образов, букв. И говорите о них: «Вот это сделано замечательно!» «Вот здесь, пожалуй, ненадёжно». «Это конструктивно неудачно». Ученик начинает понимать, что стихотворение – это реальный предмет. Не карточный домик, который надо держать руками, чтобы сквозняком не сдуло. Стихотворение должно быть сделано, как серебряное яблоко, отполированное серебряное яблоко с бронзовым черенком. Вот ты его поставил со стуком на стол – и вышел. На тридцать лет. Пришел через тридцать лет – оно неизменное, в том же весе, ну, может, только патина тонкая, цвета стрекозиного крыла его покрыла и два дактилоскопических отпечатка твоих пальцев, может быть, бронза черенка вместо золотистой стала коричневой. Но вес, плотность, материал – всё сохранилось!..
Как сейчас устроено так называемое «обучение» по большей мере? Первый вариант: тебе последовательно дают фрагмент за фрагментом теорию.
Так называемую «теорию», повторюсь. Эта теория не объясняет причин, по которым текст именно так устроен и так действует. Она называет части скелета, даёт названия мышц, но просто не знает, чему служат те или иные мышцы, те или иные кости. Второй вариант: тебя погружают в совершенно душную задушевность. Тебе начинают говорить о трагических судьбах поэтов, об изнуряющем вдохновении, о том, что это стихотворение давалось непросто. Это тоже неправильно. Учитель должен объяснять ученику конструкцию стихотворения и механизм его воздействия на слушателя. Ну, представьте: например, ты пришёл учиться к оружейнику, а он тебе раскладывает на столе винтовку и говорит: «Это затвор! Запомни! Это – шомпол! Запомни! Это – цевьё! Запомнил?» – Запомнил. «Свободен!» Это не обучение. Ты идёшь к другому оружейнику, который вместо того, чтобы сказать:
«Затвор вот так вот поворачивается, возвратная пружина вот таким образом выталкивает, то, другое…», – говорит: «О! гром этой винтовки долго ещё будет отдаваться в ушах бежавших от её выстрелов неприятелей!» Так ты тоже не научишься создавать оружие. Тебе должны объяснить механизмы воздействия на слушателя и читателя. Тебе должны объяснить, как эти механизмы поместить в текст. Тебе должны объяснить, что текст – это прочный предмет. Вот этому я учу. Этому учит мастер.
Есть лимит. Лимит этот вынужденный, он смешной, но тем не менее. 50 строк в неделю может показать ученик мастеру. Всё, не больше. Потому что (а) мастер не может работать с гигантскими объёмами, если он работает с текстами честно, и (б) ученик должен понимать, что общение с мастером – это драгоценность. Это уникальная возможность. 50 строк, чтобы ты не начал разговор о себе любимом. О судьбе и кошках.
С.И.: Тогда мы возвращаемся к вопросу: Как принимается итоговый экзамен по пройденным технологиям? Именно созданием средневекового «шедевра»? Личного проекта? Книги стихотворений? Что предполагается в конце прохождения такого курса, заданного в тестовом режиме на 12 недель?
А.С.: Человек получает два документа. Один от мастера, где мастер фиксирует, что человек у него был и успешно прошёл курс основ.
С.И.: Но может и не пройти?
А.С.: Может и не пройти. Мастер может плюнуть и сказать: «Я не буду с тобой работать». Мастер же работает бесплатно. Он может утратить интерес к этому персонажу.
С другой стороны. Человек прошёл тест-тренинги, прослушал видеолекции, он реально совершил некоторую работу. Тут он получает второй документ, который менее эмоционален, но более
