Последнее интервью - Бэлла Алексеевна Куркова

Отцеплялись.

В 1991 году мы, депутаты, внесли предложение о переименовании города Ленинграда в Санкт-Петербург[26]. И отправили на трибуну выступать по этому поводу Олега Басилашвили – как воплощение культуры, гордость БДТ, воплощение всех лучших человеческих качеств. Человек, говорящий так, как говорили лучшие русские люди, говорящий на великолепном русском языке. Он был нашей гордостью.

Нас, депутатов, было тридцать два человека, но пятеро наших не поддерживали это переименование.

Надо голосовать. Мы встали все, когда внесли эту поправку на голосование. Нажали кнопки. И вдруг – ужас. Квалифицированное большинство было против нашей поправки. Люди боялись. Те, кто пережили блокаду, боялись, что исчезнет слово «Ленинград».

Мы молча покинули зал, ни слова не говоря. Съезду объявили перерыв, потому что мы были слишком значимой депутацией. В курилке сидели. Басик без конца смолил свой «Беломорканал». Басилашвили Олег Валерьяныч – это мой самый большой друг. Его в театре звали Басик, и я его тоже Басиком звала. Или «народным достоянием», одно из двух.

Никита Толстой на шести языках рассказывал анекдоты и давал интервью направо и налево всем иностранцам. Наш Никита Толстой, сын Алексея Толстого, разговаривал спокойно с любым иностранным корреспондентом, его знание языков было совершенно невероятным. И он был человек с большим юмором, обожавший этот город. Это был настоящий наш питерский интеллигент.

Депутатская группа из Ленинграда пользовалась таким уважением, что нас встречали иконами, когда мы выходили из гостиницы «Россия». Путь лежал от гостиницы «Россия» до входа в Спасские ворота – там был проход на первый Съезд народных депутатов России. Среди этих людей были горожане, и не только из Москвы. И старушки в платочках – они меня по «Пятому колесу» знали. Я получала горы телеграмм и их на Съезд приносила. Я показывала с трибуны эти телеграммы, люди писали, требовали голосовать за Ельцина, за выбор его председателем парламента, потом за выбор его президентом. Коммунисты надо мной издевались по этому поводу.

А тут такая история – нам провалили голосование. Хотя референдум был проведен в Петербурге, и референдум показал: жители хотят вернуть городу его старое имя.

К нам три часа подряд ходили «уговорщики». Мы сидели, к нам выходили посланцы, потому что Съезд прервали, и непонятно было, что делать дальше. Нас уговаривали:

– Да придите, мы проголосуем потом за вас, ну что вы? – В таком духе.

Мы понимали, что это несерьезно. Потом пришел Хасбулатов и поклялся, что сейчас проголосуют, как только Съезд начнет работу.

Хасбулатова ругали за многое – в основном за то, что они с Ельциным не нашли общий язык. Но у Хасбулатова было такое качество: он был человек чести, он всегда держал слово. Всегда, даже если поперек горла что-то было. Это был его принцип, если он дал слово – он его сдержит.

Мы пошли на Съезд, и мы выиграли. И эту поправку теперь никто никогда из Конституции нашей не уберет. Я так думаю.

Путч

Я помню свой спор с Горбачевым. Мы столкнулись с ним в фойе Съезда. А мне нужно было, чтобы он помог Ленинграду, потому что в это время в Ленинграде оставался запас продуктов на восемь дней. Настолько сложными тогда были внутрипартийные отношения, что влияли, в том числе, и на это. И мне нужно было, чтобы он принял какие-то меры.

Я подошла к нему, протянула руку. Он жмет мне руку, а я говорю:

– Боже мой, какая у вас мягкая рука. Какая холеная рука…

Тут охрана на меня набросилась. Я говорю:

– Спокойно, я же хвалю руку. – И говорю Горбачеву: – Михаил Сергеевич, почему вы не разговариваете с Собчаком? Почему? Вы что, решили вторую блокаду в городе сделать? Почему?

Вокруг ходит народ. Кто-то пишет на маленький портативный магнитофончик наш с ним спор. Я нарочно громко стала говорить, требовательно спрашивать: в чем заключается продовольственная проблема в Ленинграде? Наступаю:

– Я знаю, что всегда все московские руководители из ревности, наверное, терпеть не могут Ленинград. Но люди-то причем здесь? Вы не любите город, но это же город, он должен жить.

Короче говоря, вытрясла из него обещание помочь, разобраться. Горбачев спрашивает:

– Вы в каком-то знакомом издании работаете?

– В «Пятом колесе».

Он говорит:

– Ну да, вот всякие запасные, пятые колеса тут ходят.

Я отвечаю:

– Кто вам сказал, что «Пятое колесо» – запасное? Вы ошиблись, как всегда, Михаил Сергеевич. Оно рулевое!

Тут все захохотали. Горбачев возразил:

– Какое рулевое? Куда оно зовет?

Я говорю:

– Оно зовет к правде!

Я была очень хорошо знакома с членом Политбюро Яковлевым, мы с ним просто были друзьями. Обком и все прочие (еще был тогда обком коммунистической партии), когда выходило наше «Пятое колесо», нас ненавидели просто. За то, что оно гремело, его смотрели, оно было любимым. И когда на Политбюро решался вопрос о закрытии «Пятого колеса», нашего детища любимого, Яковлев сказал нам:

– Я оставляю вам «Пятое колесо», делайте что угодно.

Так оно и шло в эфир: два раза в неделю по три часа, а я вела там политические дискуссии.

Я помню, во время путча, когда Горбачев был в Форосе, Александр Яковлев пришел к нам в Верховный Совет. Не сразу, а на третий день.

Кого только там, в Верховном Совете, не было, все политические деятели примчались. Я думала, рухнет балкон в Белом доме. Был огромный митинг. Море народу.

Мы всё снимали. До пяти часов утра я записывала Гришу Явлинского, он тогда был невероятно популярен.

Несколько человек уехало в Куйбышев. Ельцин там готовил правительство в изгнании на случай, если в Москве всех, кто находился в Белом доме, убьют.

И вот мы заканчиваем интервью с Явлинским, обсудили эту проблему. Я говорю:

– Гриша, я пойду. У Бурбулиса полно в холодильнике холодного боржоми, я пойду попью.

Он говорит:

– Ладно, потом встретимся.

И исчез…

Вдребезги разбиты все стекла в Белом доме. И вот я пришла на заседание Верховного Совета. Везде стекло разбитое лежит, везде дым, копотью покрыты стены. Таблички. На одной фамилия – Филатов. Кто-то выходит с какими-то пожитками, бывшие так называемые демократы.

Начинается Верховный Совет. Мы сидим в зале с Басиком, Басилашвили. Он прилетел утром. Звонил накануне: лететь, не лететь? Потому что в Питере надо было охранять Ленсовет. Басилашвили прилетел и сразу приехал в Белый дом.