Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2019 - Коллектив авторов

«Мужик никогда не ссыт»,

тогда по слогам я выучил слово

страшное – ап-пен-ди-цит.

А на обратном пути в Скобцово

водитель был боевит,

и мы летели по Льва Толстого,

где стоит броневик,

пока не догнали чёрный-пречёрный

с алой лентою грузовик.

И мне сказали: «Это районный

заслуженный большевик».

И ещё сказали: «Это валторны,

что похожи на змеевик».

Я думал, что непохожи тарелки

на те, с которых я ел,

и что виноваты, наверно, грелки

в том, что он заболел.

С тех пор ушли египтяне, греки,

с вокзалов ушли на культях калеки

и йод как-то меньше жжёт,

но перед рассветом слетаются грелки,

целуют меня в живот.

Римская цифра I

То ли чайки кричат, то ли дети,

подъязычную кость теребя.

Никогда не случалось на свете

первобытней и ближе тебя.

У фонтана на площади Треви

(в две монеты любовь и семья)

то ли духи сидят, то ли звери,

то ли эти – такие, как я.

Леночка

Дождь в апреле каждый день

В Питере

Ходит – кепка набекрень —

В кителе

По песчаной по косе

К Балтике,

А у Леночки в косе

Бантики.

Сны растаяли, в Неву

Вытекли.

На газонах мне траву

Выпекли,

Как на Пасху куличи

Сдобные.

Мы, апрельские дожди —

Съёмные.

Есть там в Пушкине одна

Девочка,

А по имени она

Леночка.

Босоножки, голытьба,

Пяточки,

Но играет, как судьба,

В пряточки.

Дождь в апреле каждый день

В Питере.

Все вокруг кому не лень —

Зрители,

Как пичужку под мостом,

Пеночку,

Питер прячет под зонтом

Леночку.

Серёже Томилину, где бы ты ни был

Прошла над нами снежная гроза —

как снегу полагается, ленива,

как древние глухие голоса

пиратского болгарского винила.

Винил фонил, слюнил, вонял, линял

и от восторга тыркался и фыркал.

Один певец был, помню, Ниил Янъг.

Другой певец был, помню, Диип Пърпл.

Нассал на пол, но горе не беда —

там живы мама с папой за стеною.

А я такой же нудный, как тогда.

Такой же дым над тою же водою.

Король Козлобород

От улицы Коровий Вал

до Сретенских Ворот

на белом джипе гарцевал

король Козлобород.

Дудели простенький мотив

гаишники в рожки,

и солнце, как дистрибутив,

грузилось вдоль реки.

Тарам-парам, парам-тарам,

держи его, держи!

По тротуарам и дворам

уходит вечный джип.

Любовь лежит, как бутерброд,

у ног, где реагент.

А я голодный нищеброд,

отчисленный студент.

Лестница на небо

Дым над водой и пламя в небесех.

Я постепенно забываю всех:

вот этот кто-то из Днепропетровска,

с которым много выпито вина,

и эта кто-то там из Люблина,

с интуитивной нежностью подростка.

Особенно она – из Люблина —

изъята из меня, истреблена:

убили, расчленили марсиане;

когда они вошли в её мозги,

как Джимми в домик в Новом Орлеане,

там были Дженис и её Макги,

и призраки. А я ещё храбрюсь.

Я, собственно, такая Мини-Русь:

расслабился – и угодил под эго,

и то ль на смертну сечу рвётся рать,

то ль рыбки половить, грибков собрать,

то ль на плохом английском поорать

про лестницу, ведущую на небо.

Памятник Гоголю

Щенки от чирикающей войны

и вымысла ясна сокола

(у каждого по две головы —

не менее – как люблю)

родились тяжело больны

расхититом высокого —

их спасли, им снимают швы,

хозяину трут соплю.

Я ж всё жду, когда мы с тобой

свидимся подле кулера.

Жми на хвостик – и заскулит

одноногий щенок!

Снег летит за моей судьбой

в Тропарёво-Никулино.

Дух живёт там, где свет горит, —

иногда между ног.

Ты ж прости меня, голубя

Вертухая Насильича,

что на голову Гоголя

Николая Васильича.

Малые голландцы

Отшуршали наши кисти по холсту —

малого голландца видно за версту.

Мёртвая природа, биты фазаны.

Вот и отстрелялись наши пацаны.

Малого голландца видно со спины

по стихам со вкусом вяленой слюны.

Приготовил повар муху из котлет —

книгу, череп, глобус. Пачку сигарет.

То ли в Самарканде, то ли в Бухаре,

девочку-радистку спрятав в бороде,

сваленной из мягких войлочных антенн,

жив ещё полярник бывший – Эроген.

А над Самаркандом и над Бухарой,

над больной, поникшей долу пахлавой,

над притыком мёртвых слов, проулков, стен

ищет Эрогена лётчик Техноген.

Здесь порой такая ледяная тишь.

Боже, я – Челюскин! Где же ты летишь?

А порой такая гробовая дрожь.

Спасе Ляпидевский, как ты нас найдёшь?

Скоро ставить ёлку. У меня ОРВИ.

Запытал шпиёнку, далеко ль свои.

– Спятил. Пьёт. Контужен. Амундсен, как скот.

– Что у нас на ужин?

– Битый самолёт.

На соседней льдине с трубками во рту

малые голландцы скрип да скрип по льду.

Флот