Берлинский дневник, 1940–1945 - Мария Илларионовна Васильчикова
Четверг, 9 сентября. По дороге в город купила газету, и меня весьма позабавило выражение лица у человека, сидевшего напротив: он впервые увидел в газете известие о капитуляции Италии. Принеся столько жертв, итальянцы все-таки так и не заставили себя уважать!
Пятница, 10 сентября. Незадолго до окончания рабочего дня ко мне на работу пришли Альберт Эльц и Ага Фюрстенберг, и мы поспешили в итальянское посольство, где я надеялась найти кого-нибудь, кто скоро уедет и согласится взять с собой письмо для Ирины, а то теперь мы будем отрезаны друг от друга до самого конца войны. Бедненькая девочка, она будет так тревожиться…
Застала всю итальянскую колонию сидящей на чемоданах возле здания, а кругом множество ожидающих автомобилей и машин скорой помощи. Альберт предположил, что их, вероятно, сначала где-нибудь хорошенько выпорют, прежде чем отправлять на вокзал. В конце концов я заприметила Орландо Коллалто[507], и он обещал передать Ирине все, что нужно, на словах, но отказался брать что-либо писаное.
После этого я отправилась в Потсдам, прихватив с собой ценный ковер и того же Альберта, который хотя и служит в люфтваффе, но испытывает здравое уважение к авиации союзников и предпочитает ночевать за городом. Вечером наш Адольф разразился длинным обличением по адресу итальянцев, «вонзивших Германии нож в спину»[508].
Суббота, 11 сентября. Немцы оккупировали Рим. Будем надеяться, это не означает, что город теперь начнут бомбить союзники[509].
Сегодня вечером Лоремари Шёнбург пригласила на ужин Хелльдорфа, чтобы поговорить о политике. Альберт Эльц тоже захотел с ним познакомиться. Поскольку у Хелльдорфа не самая безупречная репутация (как у давнишнего члена партии и обер-группенфюрера СА), то нынешнее его участие в заговоре воспринимается кое-кем из непримиримых антинацистов с сомнением[510]. Лоремари и Альберт оба принимали ванну, когда явилась без предупреждения Ага Фюрстенберг. Она известная сплетница, и мы все попрятались, сделав вид, что никого нет дома. Когда она ушла восвояси, я пошла искать остальных и обнаружила их сгрудившимися в подвале без всякой одежды, кроме ванных полотенец. К сожалению, все эти приготовления оказались напрасными, так как когда Хелльдорф приехал, он был крайне немногословен. Альберт изо всех сил старался у него «выудить», но тот явно был начеку. Я пошла спать.
Воскресенье, 12 сентября. Сегодня по радио неожиданно грянул итальянский фашистский гимн «Джовинецца»[511], а затем было сообщено, что немецкие парашютисты освободили Муссолини из места его заключения — Гран-Сассо-д’Италиа — в горах Абруцци, и сейчас он на пути в Германию. От этой новости мы просто онемели.
Эсэсовские парашютисты под командованием старшего лейтенанта Отто Скорцени[512] совершили дерзкий налет, приземлившись на планере на пик Гран-Сассо-д’Италиа, освободили Муссолини и самолетом перевезли его в Германию. Позже он учредил марионеточную неофашистскую администрацию — так называемую Итальянскую социальную республику — в Северной Италии, со столицей в городке Сало.
Среда, 15 сентября. Ужинала одна с Отто и Готфридом Бисмарками. Отто рассказал много интересного о жизни в Риме. Оказывается, Анфузо[513] выступил на стороне Муссолини (он был главой кабинета при Чиано), но большинство прочих фашистских главарей теперь, когда дуче проигрывает, переметнулись в лагерь его противников.
Четверг, 16 сентября. Только что пришло письмо из Парижа от Джорджи; к письму приложен уникальный предмет: белая шелкообразная кисточка — все, что осталось от стекла одного из его окон после того, как вблизи упала бомба. (Воздушный налет союзников на Париж 3 сентября стоил жизни приблизительно 110 жителям.)
Позже поехала на велосипеде на Ванзее к д-ру Марти, представителю швейцарского Красного Креста, с которым Мамá работала над организацией помощи советским военнопленным. Я едва успела: завтра он уезжает в Швейцарию.
Муссолини выступил с длинной речью по радио. Я почти все поняла.
Воскресенье, 19 сентября. Какой-то Союз немецких офицеров[514] передал по радио обращение из Москвы. Обращение подписано несколькими немецкими генералами, взятыми в плен в Сталинграде.
КЕНИГСВАРТ. Вторник, 28 сентября. Взяла короткий отпуск, чтобы повидаться с родителями и Татьяной. Последняя выглядит чуть-чуть лучше. Я подолгу гуляла с Мамá. Она настаивает, чтобы я ушла с работы и поселилась с ними за городом. Она не понимает, что это невозможно и что меня немедленно отправят на военный завод. Обе ночи спала с Татьяной, что дало нам возможность наговориться.
БЕРЛИН. Понедельник, 4 октября. Обедала с Йозиасом Ранцау, послом фон Хасселем и сыном последнего[515]. По возвращении в контору Йозиасу дали понять «сверху», что на такие встречи в нерабочее время смотрят неодобрительно.
Вторник, 5 октября. Ходила на концерт венгерских музыкантов с Филиппом де Вандевром и еще одним французом, Юбером Ноэлем, который был отправлен на работу в Германию, но сумел раздобыть медицинское свидетельство о том, что он наполовину глух; теперь он возвращается во Францию.
Четверг, 7 октября. Обедала в гольф-клубе с друзьями, но пришлось уйти рано, так как у меня было назначено свидание с Филиппом де Вандевром. Мы договорились, что я пойду с ним в штаб-квартиру СД[516], в которую гестапо входит как составная часть. Он только что узнал, что один из его лучших друзей, сын французского банкира по имени Жан Гайяр[517], арестован близ Перпиньяна[518] при попытке перейти границу с Испанией. Его отправили в лагерь в Компьене[519] прямо в тенниске и шортах, в которых его схватили. Ему удалось сообщить о своем положении невесте. Но с тех пор от него нет больше никаких вестей, кроме сообщения, что его погрузили в товарный вагон, направляющийся в Ораниенбург, страшный концлагерь неподалеку от Берлина[520]. Запланированная нами стратегия состояла в том, чтобы притворяться идиотами, делать наивные расспросы и разговаривать с офицерами СД как со служащими нормального учреждения. Я собиралась — о ирония! — отрекомендоваться как сотрудница АА. Мы даже предполагали просить разрешения послать Гайяру еду и одежду. На тот случай, если я не вернусь, я предупредила Лоремари Шёнбург о том, куда иду.
После того как мы попали в здание — огромный корпус, окруженный колючей проволокой, в некотором отдалении от города[521], — и у меня отобрали фотоаппарат, который я по какому-то недомыслию прихватила с собой, нас препоручили цепочке чиновников, которые перебрасывали нас от одного к другому, как теннисные мячи. Каждый раз требовалось все заново рассказывать о себе. Когда меня
