Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев
Отличный полковой товарищ. Веселый, добрый, беззаботный. Любитель пошутить и критиковать высшее начальство, начиная со своего командира сотни, есаула Захария Зиновьевича Котляра. Дамский кавалер. С женой был в трагической разлуке из-за своего друга, офицера-осетина Лазаря Бичерахова. Скучал, почему по субботам посещал балы в гарнизонном собрании – единственное культурное развлечение в Мерве. Отлично танцевал все бальные танцы, а свою кавказскую лезгинку – исключительно тонно, стильно, с полным пониманием этого классического танца кавказских горцев.
Был спортивен и силен. И несмотря на свою слегка мясистую фигуру, приходя в нашу учебную команду, отлично делал «скобку» и на параллельных брусьях, и на турнике. А прыжками в длину никто не был сильнее его.
К казакам был очень добр, службой их не напрягал. Конный строй он мало знал, не интересовался им и даже не имел собственной лошади, выезжая на разные учения на казачьей лошади.
По мобилизации 1914 года командир полка, полковник Д.А. Мигу-зов, терский казак, с удовольствием откомандировал его в Войско для формирования 2-го Кавказского полка, так как не любил его, как не любил командира и Хоранов.
На войну он вышел командиром сотни и вернулся по ее окончании в чине полковника.
В Гражданской войне некоторое время командовал 2-м Кубанским полком в корпусе генерала Улагая за Царицыном в 1919 году, но не поладил с ним, и Улагай уволил его – так он [Хоранов] мне сам рассказывал потом. С ним мы дружили еще с Мерва, как «два мушкетера» в танцах.
Выше я описал, как он попал во 2-й Кубанский корпус генерала Науменко и, по событиям, по отсутствию генералов, он совершенно случайно возглавил 4-ю Кубанскую казачью дивизию.
Я тогда был удивлен, что он своей дивизией не атаковал конницу красных. В 4-й дивизии было не менее 1 тысячи шашек, и по численности Кавказская бригада не уступала Лабинской. Как передавали мне офицеры-кавказцы, дивизия была спешена и залегла в цепи. Это было более чем странно. И стало бы глубочайшей трагедией для нее, если бы красный командир бригады атаковал дивизию.
Возможно, что он не исполнил приказания командира корпуса (если таковое было) – атаковать красную конницу, отходящую вспять, что на Хоранова похоже. Кстати сказать, он старше летами, как и в офицерском чине против генерала Науменко, лет на восемь. Этого Хора-нов также никогда не забывал нигде. Возможно, что воспитание в пехотном военном училище наложило свою печать – осторожность к конному и склонность к пешему бою.
Хоранов, коему генерал Науменко позже сдал корпус, проявил себя «нехорошо» при капитуляции Кубанской армии на Черноморском побережье в апреле 1920 года – что мной будет описано своевременно.
Непонятно было еще и то, что с нашей стороны совершенно не участвовала артиллерия. Часть орудий была потеряна корпусом еще в Ставропольской губернии, у села Красная Поляна. А с высокого берега Дмитриевской станицы и пехота красных, и конница их были видны как на ладони. Расстояние до них было не свыше 3 верст.
В историческом исследовании «Трагедия Казачества» помещены следующие сведения: «21 февраля, на реке Калалы у станицы Дмитриевской, 2-й Кубанский корпус и Кубанские пластуны, после тяжелого боя – разгромили три полка пехоты и свыше полка конницы, захватили 380 пленных».
Странно, откуда они взяты? Не знаю, была ли это дивизия или бригада красной пехоты, но она была полностью пленена и без потерь с ее стороны, так как пленных казаки уже не рубили. А красная конница отошла в Ильинскую совершенно безнаказанно.
В этом бою наши доблестные пластуны, коих было немного, вели лишь перестрелку со своих позиций. Весь бой (атака) продолжался столько минут, сколько потребовалось коннице пройти, в среднем, крупной рысью 500 шагов. И вся тяжесть боя, как и слава, принадлежит только 1-му Лабинскому полку, во главе которого стоял полковник А.П. Булавинов, старый Лабинец.
Жена конвойца. Сестренка Надюша
День 22 февраля был днем полного отдыха для полков дивизии. Я живу в штабе дивизии вместе с генералом Арпсгофеном. Штаб помещался в доме богатого казака. В зале стоит большой сундук, охваченный со всех сторон мелкими треугольниками цинка разных цветов. По нему я узнал, что хозяин дома – бывший урядник-конвоец и семейство его сундуком гордится.
Мне эти сундуки всегда нравились. Их заказывали все казаки-конвойцы в Петербурге, перед возвращением домой, как незабываемую память о службе в Собственном Его Императорского Величества Конвое. Имел его и наш родной дядя по матери, урядник-конвоец Алексей Петрович Савелов, казак станицы Казанской. В нем хранились его гвардейские мундиры. Все это было мне хорошо знакомо с детских лет.
Здесь я невольно подхожу к такому сундуку и любовно оглаживаю его в знак своего восхищения щегольской работой мастеров Питера и уважения к хозяину его, уряднику-конвойцу. На медной пластинке сверху «внутреннего звонка со звоном» читаю: «В подарок моей супруге Марии, урожденной Вивчаренко».
«Странно, – думаю, – Дмитриевская станица типично «линейская» и далекая от всего украинского, откуда этот казак «выдрал» себе женухохлушечку?»
Посмотрел еще раз на сундук, полюбовался им и отошел. А за обедом вместе с генералом всматриваюсь в молодую хозяюшку, которая должна быть в девицах Вивчаренко. Приятная и стройная, красивая казачка 28–30 лет с ласковостью подает нам кушанье и нет-нет да и бросит на меня какой-то «родственный» взгляд.
Обед окончился. Она убрала все со стола. И когда ушли все офицеры, я спрашиваю ее:
– Твой муж гвардеец, хозяюшка? (В станицах называли их «гвардейцами», но не «конвойцами».)
– Да, а што? – лукаво отвечает она. – По чему это Вы узнали? – улыбаясь, продолжает молодица.
– А по сундуку, – говорю ей и также улыбаюсь.
– А Вы там больше ничего не заметили? – вновь лукаво спрашивает.
– Заметил. Вивчаренко – твоя девичья фамилия. Правда?
Она еще больше улыбается и весело продолжает:
– А Вам эта фамилия ничего не говорит?
– Очень знакомая, но, право, ничего не могу припомнить о ней.
– Да Вы же будете Федя Елисеев?.. С Кавказской? – уже смеется она.
– Да-да!.. А что?
Тогда она еще больше улыбается и задорно говорит:
– Да неужели Вы меня не помните?.. На свадьбе моей старшей сестры?.. На хуторе Вивчаренко, у нашего отца, лет двенадцать тому назад, когда Иван Тимофеевич Тарасенко брал замуж мою старшую сестру. Вы тогда с братом были шаферами и даже со мною целовались, когда играли «в фанты», при песне «Я сижу, горю, пылаю, на калиновом мосту».
И я вспомнил даже и все подробности.
– Так неужели это ты, Маруся… младшая сестра? – взбудоражен-но, весело спрашиваю ее.
– Ну канешна!.. А што –
