Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко
Искушённые в интригах литфункционеры тут же порекомендовали организаторам альманаха угомониться и хотя бы на время прикрыть свой проект. Но все инициаторы «Литературной Москвы» оказались стойкими людьми и продолжили борьбу за своё детище. Правда, Казакевич сообщил в инстанции, что если кого-то из сильных мира раздражает конкретно его фигура, то он ради продолжения издания «Литературной Москвы» готов уступить место главного редактора какому-нибудь другому энтузиасту. Но у других организаторов альманаха была другая позиция. Чтобы замириться с начальством, они предложили дополнительно ввести в редколлегию кого-нибудь из нейтралов, пользовавшихся доверием партаппарата. Но кого конкретно? Паустовский настоял на кандидатуре одного из своих учеников – Юрия Бондарева: он был членом КПСС и имел выходы на разные структуры.
Обновлённая редколлегия «Литературной Москвы» собралась 22 июня 1957 года. Правда, не в полном составе: пришли только шестеро. Интересно, что в протоколе они были перечислены не в алфавитном порядке, а, видимо, по степени значимости: Маргарита Алигер, Юрий Бондарев, Александр Бек, Василий Казин, Эммануил Казакевич и Иван Макарьев.
Казакевич доложил, что в портфеле для третьего выпуска альманаха имелись:
«М. А. Булгаков „Мольер“
Ю. Н. Либединский „А. А. Фадеев“ (Оставить вопрос открытым. Просить прочитать И. С. Макарьева и В. В. Казина)
П. Г. Антокольский: Воспоминания
В. Ф. Огнев – статья
С. П. Антонов
Е. А. Евтушенко
С. С. Виноградская. Рассказы, кроме „Концерт Шаляпина“
М. А. Светлов
А. А. Коваленко‹в›
Я. Хелемский» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 2. Д. 4. Л. 9).
Но это для полноценного номера альманаха явно было мало. Казакевич призвал коллег поискать новые талантливые рукописи, особенно на темы современности, и сразу организовать их рецензирование, а то и редактирование.
В эту работу немедленно включился Юрий Бондарев. Я нашёл в РГАЛИ в фонде альманаха «Литературная Москва» отзывы писателя, сделанные в июле – августе 1957 года. Прежде всего он отметил рассказ Фриды Вигдоровой «Маша и Катя». «Это одна из лучших вещей сборника, – констатировал он. – Не очень-то много встретишь в нашей литературе подобных произведений: тонкое проникновение в детскую психологию, глубину раскрытия детского характера, великолепное чувство современности. Я совершенно убеждён, что „Маша и Катя“ сыграют большую воспитательную роль для нашей молодёжи, да и не только молодёжи» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 1. Д. 6. Л. 12).
Бондарев вновь высказался за публикацию повести Норы Аргуновой «Случай на линии» (хотя против этого выступал Трегубов из Гослитиздата). Неплохое впечатление на него произвели также рассказы Александры Бруштейн «Суд идёт» и Фёдора Кнорре «Один раз в месяц». Это не значило, что у Бондарева совсем не было к авторам никаких замечаний. «В рассказе ‹Аргуновой›, – заметил он, – есть затянутые места, некоторое злоупотребление техницизмами, и нуждается в сокращении и в стилевой правке» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 1. Д. 6. Л. 7). Порекомендовал он и немного подсократить в рассказе Бруштейн сцену разговора героя с возницей.
Сложнее оказалось отношение Бондарева к повести Владимира Тендрякова «Чудотворная». С одной стороны, он приятельствовал с Тендряковым ещё с литинститутовских времён, но с другой, ему показалось, что писатель не всё доработал в своей вещи. Поэтому отзыв Бондарева получился не столь похвальным. 2 августа 1957 года он написал: «Это очень интересная повесть, затрагивающая антирелигиозную проблему. Характеры ярки и, как всегда у Тендрякова, самобытны. По-моему, стоит автору подумать над образом председателя колхоза, образом эпизодическим, но играющим, на мой взгляд, важную роль для характеристики главного героя повести – Родьки. Стоит подумать в психологическом плане над концом повести – обосновать последний поступок Родьки. Повесть надо печатать» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 1. Д. 6. Л. 36).
Речь шла о повести «Чудотворная». Правда, потом выяснилось, что эту вещь Тендрякова уже собиралось печатать другое издание. Расстроенный Паустовский оставил помету на рукописи: «Тендряков не идёт. Поэтому я его не читал».
Отмёл Бондарев из того, что прочитал, только очерк Ирины Ирошниковой «На одном заводе». «Это, – заявил он, – неудачная вещь: рыхло по композиции, есть оттенок газетного очерка (встречи-разговоры), главная мысль не отчётлива» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 1. Д. 6. Л. 18).
Новое заседание редколлегии альманаха состоялось 9 сентября 1957 года. К шести присутствовавшим на сборе 22 июня добавились Константин Паустовской и Николай Чуковский. Вопрос был один: степень готовности третьего номера.
Тон задал один из зачинателей советской пролетарской поэзии Василий Казин. Его интересовало, как редколлегия учла критику Хрущёва и как в альманахе будет отмечено приближавшееся 40-летие Октябрьской революции. Он считал, что третий номер альманаха следовало открыть специальной передовицей, в которой надо было б покаяться за старые грехи и присягнуть на верность властям. «Передовица нам нужна, – согласился Казакевич, – но нельзя её поручать со стороны. Написать передовую должны мы с Макарьевым» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 2. Д. 4. Л. 17). Макарьев добавил, что в третий номер следовало бы включить также речь Константина Федина на прошедшем в мае писательском пленуме с признанием ошибок редакции альманаха, а может, даже и текст выступления Хрущёва перед писателями.
Но, понятно, что «гвоздём» третьего номера могли стать не стенограммы разных пленумов, а чей-нибудь роман. А с этим возникли проблемы. «У нас, – признался Макарьев, – есть центральное произведение – Г. Бакланова, хотя это и не совсем то, что нужно для центральной печати». Вероятно, Макарьев имел в виду повесть Бакланова о войне «Южнее главного удара».
Из прозы в редакционном портфеле имелась ещё повесть Норы Аргуновой, но она очень смутила Николая Чуковского. «Там, – предупредил он, – надо провести редактуру, выкинув ненужные куски, в частности, о 37 годе». И тут прорезался голос Бондарева. «Мне кажется, – высказал он своё мнение, – что повесть Аргуновой надо печатать, исключив только одну фразу, напоминающую о 37 годе. Это совершенно не нужно для общей конструкции повести» (РГАЛИ. Ф. 1579. Оп. 2. Д. 16. Л. 17).
Потом пошли споры о стихах. А здесь практически вся редколлегия проявила трусость и высказалась за снятие из третьего номера стихов Ахматовой и пересмотр подборки Евтушенко.
В общем, выпустить третий номер альманаха к 40-летию революции у активистов не получилось. Они сдали рукописи третьего варианта составленного им сборника в Гослитиздат лишь 30 ноября 1957 года. Естественно, издатели, напуганные прозвучавшими весной из уст Хрущёва гневными филиппиками в адрес организаторов альманаха, стали все полученные материалы читать под лупой. Процесс затянулся.
Терпение зачинщиков альманаха лопнуло в начале весны 1958 года, ведь от них стали уходить многие авторы, которые до этого возлагали на
