Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

в том же 1920-м, когда в Берлин прибыл доктор Хак, Шинцингер тоже переехал туда. Его знания японских экономических и политических реалий и связи в Токио оказались востребованы главой рейхсмарине адмиралом Паулем Бенке, бывшим военно-морским атташе в Токио Вольфрамом фон Кнорре и другими сторонниками пересмотра Версальского договора и отношений с Японией. Хак стал последним необходимым звеном в определении тактики действий этой группы активистов японо-германского перевооружения. В 1924 году Шинцингера назначили консулом в Японии, где, помимо прочих проектов, курировал секретный визит в Токио и Осаку военного моряка и будущего главы абвера Вильгельма Канариса, контролировавшего строительство японцами подводных лодок для Германии. Когда в 1926-м Шинцингер скончался, Хак занял его место, став совладельцем посреднической фирмы по торговле оружием «Schinzinger & Hack Cо», представителем интересов Японского Императорского флота в Германии. Затем ему доверили обязанность обратного порядка – кресло уполномоченного представителя авиационной компании «Ernst Heinkel» в Японии66.

Впрочем, торговлей оружием интересы немецкого японофила не ограничивались. Он прекрасно понимал, как полезно и как легко можно налаживать нужные связи через культуру и, продолжая идти рука об руку с адмиралом Бенке, занявшим в 1933 году почётную должность президента Германо-японского общества, Хак занял при нём пост управляющего директора. Подобный вариант культурной дипломатии оказался тем более актуален, что в апреле следующего года было создано Бюро Риббентропа, выполнявшее функции внешнеполитического отдела НСДАП, а его шеф Иоахим фон Риббентроп получил ещё и должность советника по вооружениям. Помимо японского, бюро стояло у истоков создания Германо-французского и Германо-английского обществ, а что касается его сотрудников, то «…Риббентроп искал таланты повсюду, руководствуясь принципом “дайте им шанс”. Обладавший широким кругозором, но неглубокими знаниями в сфере мировой истории и политики, он сделал ставку на энергичных и предприимчивых людей в возрасте от тридцати до сорока лет, нередко с учёными степенями. “Применяя к политической работе коммерческие принципы, Риббентроп оценивал сотрудников по их инициативам и результатам”»67.

Доктор Фридрих Хак идеально соответствовал этой характеристике и, конечно, стал одним из советников бюро – по японской «линии», но отнюдь не главным. Хак был отличным практиком, а вот роль титулованного нотабля-теоретика с блеском исполнял тот самый профессор и генерал в отставке Карл Хаусхофер, к которому пришли побеседовать полковник Отт и журналист Зорге.

С именем Хаусхофера связана и первая достоверно известная конкретная попытка японско-германского сближения при нацистском режиме, которая относится к 1934 году. В субботу, 7 апреля 1934 года именно у Хаусхофера, в его доме в Мюнхене, Гесс в частном порядке встретился с японским военно-морским атташе контр-адмиралом Эндо и полуофициально предложил новое ви`дение будущего двух стран: «Ну что ж, я могу сообщить вам, – а я говорю от имени фюрера – мы искренне желаем, чтобы Германия и Япония шли одним курсом. Но я должен заметить, что в этом не может быть ничего такого, что поставило бы под угрозу наши отношения с Великобританией»68.

В своих неопубликованных записях Хаусхофер описал эту встречу как первый шаг на пути к Антикоминтерновскому пакту.

Так Рихард Зорге, Ойген Отт и Фридрих Хак, ещё не знакомые друг с другом, уже в 1933 году оказались связаны в единый клубок незримой, но прочной нитью разведки, политики, геополитики.

Японское кино

9 ноября 1934 года Сталину впервые доложили документ, полученный из Токио и подписанный псевдонимом «Рамзай». Это была копия секретного и сугубо военного по характеру доклада военного атташе полковника Отта начальнику Управления военно-морскими силами Министерства рейхсвера капитан-лейтенанту Хельмуту Бринкманну69. Отт не решился отправить доклад в Берлин без предварительной консультации с Зорге и, поскольку получил одобрение рапорта от руководства, решил дальше уже не рисковать. С этого момента необходимость Отта в консультациях, советах, а затем в прямой помощи Зорге постоянно нарастала. Они обсуждали важные, в том числе секретные, материалы в посольстве, на даче Отта неподалёку от Токио, за шахматным столом. Оба являлись заядлыми шахматистами – настолько, что однажды снялись проводящими время за игрой в одном курортном отеле в рекламной фотосессии для японского путеводителя.

Москву близость Зорге к источнику в германском посольстве радовала и пугала одновременно. Ценность его связей и высокий уровень владения обстановкой в Японии были подтверждены зимой 1936 года, когда Зорге верно спрогнозировал, а затем точно, ёмко и всесторонне проанализировал мятеж части Императорской армии, случившийся 26 февраля. Тогда по следам этих событий из Москвы в Токио полетела шифрограмма от начальника Разведупра РККА С. П. Урицкого («Директор»):

«ДОРОГОЙ РАМЗАЙ.

Шлю Вам привет. Выполнение поставленных Вам задач – идёт, по-моему, неплохо. <…>

Имейте в виду, что Ваша полезная коммерческая (разведывательная. – А. К.) деятельность известна нашему старшему любимому шефу, и он следит за ней, выделяя её среди других.

Наша крайняя нужда и великая необходимость, чтобы Вы ещё прочнее закрепились и дали в своей работе ещё больше прибыли. Шлю Вам лучшие пожелания.

ДИРЕКТОР»70.

«Старший шеф», которого и в кодированных радиограммах о «коммерческой» деятельности необходимо было величать эпитетом «любимый», – Сталин. Нелишне заметить в связи с этим, что в тех же конспиративных целях даже «любимому» вождю данные о Зорге раскрывались не полностью. Помимо оперативного псевдонима «Рамзай», Сталину был известен только его второй псевдоним, под которым он числился в Разведупре РККА: Ика Зонтер71.

Не меньший вес мнение Зорге обрело и в Германии, где его открытые журналистские и аналитические работы, посвящённые политике и экономике Японии, в том числе событиям 26 февраля, привлекли внимание серьёзных специалистов по Востоку. В значительной степени именно авторитет, заработанный Зорге в германском посольстве во время февральского мятежа, позволил ему быть в курсе подготовки секретного соглашения Японии и Германии. Особенно важным в тот момент оказалось то, что основные сведения об этом поступали не по дипломатическим каналам.

Посол Германии в Японии Герберт фон Дирксен вспоминал: «В декабре 1935 года мы получили от японского Генерального штаба конфиденциальную информацию о том, что Риббентроп и военный атташе японского посольства в Берлине полковник Осима начали переговоры в германской столице, имея в виду установление более тесных политических отношений между двумя правительствами. Никаких подробностей узнать не удалось. И МИД и, как и следовало ожидать ввиду необъявленного состояния войны, превалирующего в отношениях между двумя соперниками, риббентроповский офис хранили глухое молчание»72.

Странное для подготовки международного договора состояние, когда с немецкой стороны этим занимались партийные круги, а с японской – военные, и каждый старался сохранить это в строгой тайне, объяснялось тем, что, по воспоминаниям Риббентропа, «фюрер пожелал, чтобы подготовка к осуществлению данного плана велась не по линии германской официальной политики, поскольку речь идёт о мировоззренческом процессе»73.

В этой ситуации в роли идеального посланника Риббентропа в Токио, не служащего в бюро официально, но уполномоченного обсуждать сверхсекретный план соглашения по «мировоззренческому вопросу», выступил