Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Рассказ, как и все произведения Айви Лоу, соединяет подлинные черты ее биографии с художественным вымыслом. Там сказано, что она (точнее, ее героиня Эйлин) познакомилась с будущим мужем, нанявшись к нему для перепечатки писем. Однако в более документальных воспоминаниях Айви в журнале «Новый мир» сказано, что на самом деле ее наняла бывшая соученица Филис Клышко: «В школе мы были едва знакомы, но когда ее мужу понадобилась английская машинистка, она вспомнила, что за последние два года у меня было опубликовано два романа, и, рассудив, что начинающий автор должен, по всей вероятности, обладать пишущей машинкой и нуждаться в деньгах, решила меня разыскать»[166]. В доме Клышко и произошла ее встреча с Литвиновым, который сперва показался ей похожим на добродушного мистера Пиквика. Филис под именем Беатрис Пейдж присутствует и в рассказе, где Белкин-Литвинов тоже живет в ее квартире, а она советует подруге завести с ним роман: «Он, конечно, совершенный хам. С другой стороны, я подозреваю, его можно приручить»[167].

Они вместе навещали знакомых, ходили на лекции Фабианского общества, беседовали по душам: «Я впервые услышала о тайных типографиях, о тюремных голодовках, о социал-демократах и социал-революционерах, большевиках и меньшевиках, и новизна этой жизни и терминов меня ошеломляла. Со своей стороны я могла лишь рассказать о сугубо личных переживаниях, выпавших на мою долю: ранняя смерть обожаемого отца, трудные отношения с чуждым мне по духу отчимом, детство, проведенное во второразрядном пансионе, на смену которому пришли годы корпения над бумагами страхового агентства»[168]. Ее краткие воспоминания сохранили интересные свидетельства о Литвинове: что его вечная ирония вызывалась «душевной ранимостью», заставлявшей прибегать к юмору, «как к защитной мере». Или что его любимым занятием было составление планов и маршрутов, дающее иллюзию контроля над течением жизни.

Рассказ добавляет к портрету Литвинова новые штрихи. Когда Айви впервые решилась поцеловать его, он проворчал, что это «негигиенично», а потом добавил: «В моей стране девушки целуются, только если готовы на все». Приводится и неожиданная, казалось бы, высокопарная фраза, сказанная ей: «Ты храбрая девушка. Ты доверилась чужаку, иностранцу. Ты не пожалеешь. Мне доверено много денег, жизни многих товарищей, и я никого не подвел. Со мной ты будешь в безопасности… но когда прозвучит набат Революции, я должен буду пойти за ним, где бы я ни был»[169]. Сказано и о сомнениях героя по поводу женитьбы: «Во-первых, брак против моих принципов, и я поклялся никогда не жениться на девушке из буржуазной семьи. И потом, ты такая неряха…» Однако без брака им в Англии не позволили бы жить вместе, а этого они «хотели больше всего на свете». Кончается рассказ так: «Они нашли квартиру на верхнем этаже шестиэтажного дома с видом на пруды и рощицы Хэмпстед-хит и стали мужем и женой в ратуше Хэмпстеда в некий февральский день 1917 года, когда с русского фронта уже целую неделю не было никаких известий. Еще не закончился месяц, как прозвучал набат Революции, и все случилось так, как они и загадали: муж последовал этому зову, а жена пошла за ним»[170].

Лоу-Литвинова и тут «подправляет» реальность: на самом деле их свадьба состоялась 22 февраля 1916 года, незадолго до сорокалетия жениха (невесте было 26). До последнего он скрывал от знакомых близкую свадьбу, объясняя это так: «Понимаете ли, она – буржуйка…» В итоге на скромной гражданской церемонии присутствовали несколько его друзей, Рекс Липер и родственники Айви. З. Шейнис пишет, что ее мать «никак не хотела видеть ее женой полунищего эмигранта из России», однако Элис, занятая только собой, мало беспокоилась о жизни дочери, а Литвинов ей даже понравился – чувствовалось, что он далеко пойдет. Новобрачные сняли квартиру в том же Хэмпстеде, на Саузхилл-парк, 86: «Вечерами там иногда собирались друзья, обсуждали политические новости, потом разгорался спор, переходивший в ожесточенную перепалку. Айви всегда казалось, что ее муж и его гости вот-вот начнут драться стульями. В самый разгар спора, когда он достигал точки кипения, в комнату из кухни входила Айви и сообщала, что готов чай или кофе. Спорщики умолкали, и начиналось мирное чаепитие»[171].

Айви с маленьким Мишей. 1917 г. (Из книги Дж. Карсуэлла)

Материально супруги жили трудно: Литвинов продолжал торговать сельхозтехникой, но это приносило все меньший доход. Жена уже ждала ребенка и думала только об этом – революционной деятельностью мужа она не слишком интересовалась и очень удивилась, когда потом, уже после революции, выяснилось, что он знаком с Лениным и Троцким. Зато в работе она ему помогала, перепечатывая письма покупателям и исправляя ошибки в его английском (этим она будет заниматься еще много лет). Он, в свою очередь, учил ее русскому, обещая, что скоро они поедут в Россию. Но и сам не очень в это верил – на новый, 1917 год у них собрались друзья, и кто-то из них пошутил, что после революции Максим будет послом новой власти в Лондоне. Это вызвало общий смех.

В середине февраля Литвинов на такси отвез Айви в больницу, и 17-го числа она родила здорового сына, названного Михаилом. Навещая жену, счастливый отец непременно заходил потом в Герценовский кружок, пытаясь узнать что-то о положении в России, однако там царила тишина. Но 16 марта к нему прибежали друзья с газетами – в Петербурге произошла революция, царь отрекся от престола! Литвинов потом вспоминал, что был как в лихорадке – на правах главного британского большевика он кинулся в парламент, прося встречи с премьером Ллойд Джорджем, а когда его не пустили, направился к знакомому депутату-лейбористу с просьбой объявить о революции на следующем заседании. Потом поспешил в русское посольство в Чешем-хаусе, где пытался получить разрешение на въезд, но и там получил отказ.

Вечером на Шарлотт-стрит собрались почти все русские эмигранты – празднично одетые, с женами и детьми. Немного выпив по такому случаю, отправились гулять по ночному Лондону, затемненному из-за немецких бомбежек. Пели песни, обнимались, кричали «ура», пугая редких прохожих. Все были уверены, что скоро отправятся домой. На следующий день, все еще не успокоившись, Литвинов продиктовал жене свои мысли, озаглавив их «Из дневника русского политического эмигранта»:

«Марта 17-го, Лондон.

Я лег вчера в большом волнении. Новость, которую я узнал, казалось, открыла все шлюзы в