Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
– Я ему говорила в июле: слушайте, monsieur, что вы из себя делаете? Или хотите умереть? – И знаете, что он ответил? – «Не ваше дело».
– А, здравствуй, Леснер, что – как Медный Цветок? – обратилась она к вновь вошедшему молодому человеку, которого я еще у нее не встречала.
Тот сначала раскланялся со всеми, потом сел у камина и ответил:
– Она очень убита… ведь, в сущности, сама немало виновата в его смерти. Чем бы стараться удержать его от такой безумной жизни, – она его еще больше увлекала. Да, можно сказать, что она убила своего жениха.
– Кто это Медный Цветок? – тихо спросила я Кларанс.
– Это одна из моих приятельниц. Она была невестой этого Monnier, который умер.
Вновь пришедший господин рассказывал о пережитых тяжелых впечатлениях, когда пришлось убирать опустевшую мастерскую художника, его картины, наброски…
– Так и казалось – вот-вот он войдет… Ох, как грустно сознавать, что его уже нет больше! он мог бы жить…
– Он делал точно нарочно; ведь знал, что никакой организм не выдержит такой безумной жизни: спал по три часа в сутки, – неодобрительно отозвалась Кларанс.
– Значит, вы против такой жизни?
– Конечно, конечно; она дана нам не для того, чтобы мы безумно швырялись ею. Я против самоубийства. Это тоже грех, мы не должны уходить самовольно из этого мира, так как искупаем в нем свои грехи.
– А кстати, Кларанс, погадайте-ка мне на картах, – попросил один из гостей, небольшого роста, шатен, с узкими карими глазами, лениво поднимаясь с места.
– Пойдемте в спальню, – охотно согласилась Кларанс и, обращаясь к гостям, прибавила: – Извините, я вас оставлю: уединяемся на консультацию.
Я с недоумением смотрела им вслед.
– Что это они, серьезно?
– Вполне серьезно, m-lle, – подтвердил Henry. – Кларанс прекрасно гадает… удивительно верно. Разве вы не слыхали про ее таланты? Она и хиромантией занимается, и физиономистка замечательная.
– Ах да, мне что-то говорила про нее madame Tessier, – припоминала я. – Но, по-моему, – все это вздор, фантазия.
– Как фантазия?! Послушайте, Дериссе, вот m-lle Diaconoff не верит в то, что по линиям руки можно узнать человека.
– Конечно можно, – лениво протянул Дериссе, комфортабельно развалившись в кресле и следя глазами за кокетливой madame Мопре, которая сидела напротив.
– А по-моему, это вздор. Помню, как-то раз одна барышня посмотрела мне на руку и сказала, что у меня необыкновенные линии и она не настолько знает, чтобы прочесть их.
– Ну, покажите… Действительно, у вас очень странные линии. Смотрите, господа, – не так, как у всех.
Все показывали свои, сравнивали, и, однако, у меня линии были не такие, как у большинства.
– В самом деле? – вмешался в разговор небольшого роста брюнет в штатском, но с военной выправкой, с добродушной круглой физиономией.
У Кларанс каждый раз видишь новые лица. У нее бывает масса народу, и этот господин, очевидно, был введен к ней одним из ее друзей.
– Вот вы не верите, m-lle, – так же лениво говорил мне Дериссе, – а доказательства будут налицо. Этот молодой человек здесь в первый раз. Кларанс его совсем не знает, а я – очень хорошо. И вы увидите, как она его сейчас узнает.
Я с трудом удерживалась от смеха, но Дериссе и его друг были серьезны, и когда Кларанс показалась на пороге гостиной, Дериссе схватил ее, как маленького ребенка, и посадил в кресло.
– Теперь мы собираемся вас эксплуатировать!
Кларанс смеялась:
– Хорошо, хорошо, подойдите сюда, молодой человек. Дайте вашу руку.
Она взяла его руку в свои, подержала с минуту, потом посмотрела на линии, коснулась пальцем его затылка и начала:
– Вы родились от молодых родителей. Характер у вас положительный, но есть известная доля сентиментальности. Иногда под влиянием гнева вы способны на жестокость.
На лице молодого человека выразилось удивление.
– Верно, верно!
– У вас прекрасное здоровье. Вы любите женщин… о, как любите! Ваша молодость прошла в борьбе, в тяжелых испытаниях. Но вас ожидает спокойная, счастливая старость.
Лицо молодого человека прояснилось.
– Вот это хорошо! Действительно, я провел ужасную молодость.
– Вы упрямы, но в общем – очень добродушный человек. Вот все, что я вижу… но можно сказать гораздо больше, – я мало знаю.
И Кларанс вскочила с места.
Дериссе с торжеством смотрел на меня:
– Что? Я знаю его как самого себя, – все верно. Убедились теперь?
Офицер с довольным лицом качал головою:
– Удивительно, как вы это знаете.
– Посмотрите на нее и скажите что-нибудь о ней, Кларанс, – не унимался Дериссе.
Я была удивлена и озадачена тем, что Кларанс сказала офицеру, – как вдруг она очутилась на ручке моего кресла.
– Вы с характером, но вами можно управлять – кротостью, – сказала она, глядя на меня.
Я не могла сдержать удивления проницательности, с какой Кларанс схватила самую основную черту моей натуры.
– У вас аналитический ум, о, вы все, все анализируете, – разбирала меня Кларанс.
– Правда, – подтвердила я.
– Вы нисколько не чувственны, ничуть; и если полюбите кого-нибудь, то главным образом со стороны нравственной или умственной.
«Как хорошо, что по лицу нельзя угадать, кого люблю», – подумала я.
– Вы мечтаете об отдаленном путешествии.
– Но как это вы узнали?! Действительно, я очень интересуюсь Новой Зеландией, так как там женщины имеют политические права, мне хотелось бы съездить туда…
– Я вижу. А вот теперь вы поверили, что можно узнавать людей по лицам, по линиям руки? Дайте-ка вашу руку.
Но я вспомнила, что линии моей руки не похожи на линии других людей, – и какой-то смутный страх перед возможностью узнать что-нибудь страшное вдруг охватил меня.
– Нет, нет, – не покажу!
– Да ведь вы же не верите! Полноте, дайте! – настаивала Кларанс.
– Не дам. У меня, говорят, линии особенные…
– Так я вам ничего не скажу, сама только посмотрю.
И она взяла мои руки. А я смотрела на нее, и в душу забирался какой-то тайный страх перед этой странной женщиной, которой, казалось, было открыто все существо человеческое.
Я ушла к себе гораздо ранее обыкновенного.
5 декабря, четверг
Danet давно собирался ко мне прийти; встречаясь на лекциях, спрашивал, когда можно застать меня дома. Но все не шел.
Сегодня я вымыла волосы и сушила их, распустив по плечам. Мягкие, длинные, они покрывали меня как шелковистым покрывалом.
Пришел Danet.
– Добрый день, мадемуазель… – и он запнулся, с восторгом глядя на меня. – Какие волосы! Боже, какие волосы! Я никак не подозревал… вот так красота!
Он забыл и раздеться и, стоя посредине комнаты в пальто и шляпе, любовался мною.
«Он в моих
