Эммануил Сведенборг - Александр Алексеевич Грицанов

Канту томах своей «Истории новой философии» (русское издание 1910 г.) более-менее убедительно отстаивает мысль о том, что письмо относится именно к 1763 г. Хотя известный советский кантовед А.В. Гулыга, выпустивший в 1970-е гг. целую серию блестящих работ о немецких философах-классиках — Канте [46], Ф. Шеллинге и Г. Гегеле, полагал, что письмо к фрейлейн Кноблох нельзя относить к 1763 г., даже несмотря на то, что именно эта дата фигурирует в Полном собрании сочинений немецкого философа [46, с. 77].

Это не праздный вопрос: именно обращение госпожи Кноблох к Канту с просьбой, чтобы тот дал оценку деятельности Сведенборга и разъяснил, насколько правдоподобны ходившие в обществе рассказы о его общениях с душами умерших, стало своего рода поводом для обращения мыслителя к подробному изучению трудов шведского мистика. Хотя узнал он о Сведенборге не от нее, а от одного из своих бывших студентов — датского офицера. Сохранились сведения о том, что Кант даже написал письмо Сведенборгу, а один из его друзей посетил того, будучи в Стокгольме, и из первых уст услышал невероятную историю о фантастическом даре ясновидения, которым Бог наделил его под старость. Речь шла о его, якобы, близких отношениях с душами умерших, от которых он и получал сведения о потустороннем мире.

Важно отметить, что в указанном письме Кант еще не высказывал резких суждений по поводу «теории и практики» Сведенборга, и можно не ошибиться, утверждая, что он вряд ли сомневался тогда в достоверности как его способностей, так и многочисленных историй о них. Как объяснял этот факт Гулыга (да и не он один), нет ничего удивительного в том, что Кант поначалу верил в правдивость рассказов о Сведенборге. Даже во времена О. Шпенглера, а это будет почти через полтора века после описываемых нами событий, в Германии были широко распространены все разновидности мистики и ясновидения, а лекции по оккультизму в начале XX в. регулярно посещал и А. Гитлер, и многие другие будущие вожди Третьего рейха. Что же тогда говорить о середине XVIII в., буквально изобиловавшего мистиками-ясновидцами.

Тем не менее, как утверждает тот же Гулыга, уже в 1762 г., т. е. за год до официально приписываемой письму к фрейлейн Кноблох дате, философ «решительно усомнился в существовании духов» [46, с. 77] и резко поменял тон своих высказываний как о Сведенборге, так и о мистике как таковой вообще. Поэтому, на взгляд российского автора, текст письма должен отражать воззрения Канта куда более раннего времени (не 1763 г.!). По убеждению Гулыги, прав здесь не Куно Фишер, а первый публикатор письма Боровский, который считал, что оно написано, скорее всего, в 1758 г. И это, на наш взгляд, более правдоподобно, учитывая логику последующих рассуждений немецкого философа.

Прежде чем рассуждать о духах, Канте и Сведенборге, нам бы хотелось вернуться к вопросу об анонимности работы «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики», а затем и к некоторым деталям, касающимся истории ее создания. Сегодня, разумеется, чрезвычайно трудно до подлинно ответить на вопрос о том, почему Кант сразу не признался в своем авторстве. По этому поводу можно строить лишь различные догадки.

Во-первых, во времена философа это было достаточно распространенной практикой. К примеру, именно так, анонимно, вышла в свет в 1792 г. первая печатная работа И.Г. Фихте — «Опыт критики всяческого откровения». Во многом благодаря этой анонимности она и стала философским бестселлером: почтенная публика Кёнигсберга давно и с нетерпением ожидала кантовской книги о религии. Анонимность вышедшей работы была воспринята за умышленную, тем более что она явно несла на себе печать кантовского духа. Фихте же после представления его Кантом в качестве подлинного создателя текста стал автором уже признанной и ставшей весьма популярной книги, которая и принесла ему прижизненную славу гения. Случай с Фихте при этом вовсе не единственный в немецкой философии и литературе.

Во-вторых, о причинах анонимного издания книги можно поразмышлять и в таком ключе. К 1763 г. Кант стал уже достаточно популярным автором, причем не только в научных кругах Германии, но и за ее пределами. Более того, его воспринимали (и надо заметить, вполне оправданно) как чрезвычайно серьезного, основательного и «самостоятельно мыслящего» автора. Так о нем, в частности, отзывался в своей рецензии на его книгу «О единственно возможном основании доказательства бытия Бога» (1763) весьма авторитетный тогда М. Мендельсон. Как указывал в своем труде младший представитель марбургского неокантианства Э. Кассирер, именно в это время Канта начинают всерьез относить к ведущим умам Германии. Более того, в нем видят теперь будущего творца новой метафизической «системы», к разработке которой его и призывал в уже упомянутой рецензии тот же Мендельсон [51, с. 70–71]. К этому времени из-под пера Канта вышли такие работы, как «Новое освещение первых принципов метафизического познания» (1755), «Применение связанной с геометрией метафизики в философии природы» (1756), «Новая теория движения и покоя» (1758), «Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма» (1762), «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин» (1763) и др. По всем признакам современники ожидали от него уже тогда, а не через 18 лет (когда только и выйдет в свет «Критика чистого разума»), появления фундаментального труда, в котором бы он всерьез взялся за метафизику и разработал ее новую теорию.

А что же сделал Кант? Он издал книгу, которая, по словам того же Кассирера, и по своей литературной форме, и по своему стилю нарушала все традиции тогдашней научно-философской литературы. Кантовские «Грезы духовидца» представляли собой скорее аналог «полезной беседы», чем результат тяжелого умственного труда, демонстрируя больше доступную здравому человеческому смыслу раскрепощенную «игру мысли», нежели глубокое научное изыскание. Стиль здесь и в самом деле ажурный в исполнении и легкий в восприятии. Даже название работы заставляло усомниться в том, что она действительно написана серьезным ученым. Кажется, что вместо того, чтобы поставить под сомнение многие теоретические положения старой метафизики, автор книги «с юмористическим превосходством обыгрывает все ее понятия и делания, дефиниции и различия, категории и цепи логических умозаключений» [51, с. 71]. Работа полна сатирической необузданности, насмешек, иронии и шуток. Как знать, может быть, именно из-за этого Кант и не поставил своего имени на ее заглавной странице, прекрасно сознавая, с каким непониманием и даже недоумением будет воспринято это эссе даже самыми благорасположенными его критиками. Хотя, как часто указывается в примечаниях к данной работе, размещенных и в русскоязычных, и в зарубежных изданиях сочинений Канта, само авторство немецкого философа было достаточно скоро раскрыто. Видимо, он не очень-то и стремился сохранить собственное инкогнито.

Что касается так называемой внешней истории работы, то она достаточно интересна. Чтобы ее осветить,