Авантюристы на стезе любви - Василий Владимирович Веденеев

На другом конце Европы блистал романтической красотой другой современник герцога Алькудия – Джордж Ноэл Гордон Байрон (1788–1824), носивший титул лорда, но происходивший из обедневшей аристократической семьи. Он стал истинным законодателем мод: молодежь носила галстуки «а-ля Байрон» и такие же, как у поэта, прически, заказывали портреты «под Байрона», а женщины сходили по нему с ума. Поклонению кумиру не мешала даже его хромота. В 1815 г. лорд Байрон женился на дочери сэра Мильбанка, но брак оказался неудачным, и к тому же его поэтический дар не поняли и не приняли на родине – в 1816 г. поэт уехал в Швейцарию. Потом перебрался в Италию, где вел достаточно беспутную жизнь, устроив себе настоящий гарем. Из Венеции он переехал в Равенну, а затем в Пизу. Вопреки расхожему мнению и легендам о его участии в движении карбонариев против австрийцев, никаких документальных подтверждений этому найти не удалось. С другой стороны, лорд Байрон, безусловно, участвовал в антитурецком восстании в Греции, покупал на свои деньги оружие и погиб во время боевых действий.

В конце XIX в. умами модной европейской молодежи завладел другой красавец кумир, писатель Оскар Уайльд (1854–1900). Как считается, он обладал характерной для британцев красотой. Высокий худощавый блондин с бледным лицом, Оскар в самый разгар своей славы и успеха стал участником громкого скандала, связанного с гомосексуализмом, и попал в тюрьму. Оттуда писатель вышел морально и физически надломленным человеком и уже более не пытался добиться успеха в свете. Зато он создал после знаменитой сказки «Счастливый принц» не менее знаменитую «Балладу Редингской тюрьмы». Позднее в обществе было много толков о сексуальных пристрастиях Уайльда и оспаривались его гомосексуальные наклонности, однако скандал сделал свое дело, как и тюрьма, – в сорок четыре года писателя не стало.

Его место кумира занял американец, известный романист Джек Лондон (1876–1916), автор «Мартина Идена», «Железной пяты» и многих других знаменитых книг. Нет нужды описывать его внешность: он был красив, как античный атлет, но его красоту признали как раз тогда, когда молодость писателя уже прошла и у него начались те же проблемы, которые свели в могилу Антониса Ван Дейка.

Творческий кризис, алкоголь, непонимание и бешеная гонка за деньгами свели Лондона в могилу в сорок лет. Он ушел как раз в то время, когда моду на красавцев начал диктовать приобретавший все большую популярность кинематограф… В Лос-Анджелесе родилась «фабрика грез» – знаменитый Голливуд…

Тайна Дарьи Салтыковой

В истории знаменитой барыни Салтычихи, именем которой пугали в свое время детей, немало таинственных, загадочных и просто леденящих от ужаса кровь страниц. Даже точное имя ее неизвестно – в одних публикациях и материалах она именуется Дарьей Ивановной, а в других – Дарьей Николаевной. По одним источникам, ее осудили зимой 1768 г., а по другим, в середине октября того же года. И так далее.

Но главное не в этом. Гораздо существеннее то обстоятельство, что за всеми кровавыми преступлениями Дарьи Салтыковой стоят нешуточные любовные страсти и сексуальная одержимость…

Приговор

В один из морозных и ветреных дней поздней осени 1768 г. в центре первопрестольной белокаменной Москвы сошлось множество народа. Все в гудящей толпе оживленно переговаривались, обсуждая последние новости – сегодня к позорному столбу выставляли представительницу одной из древнейших фамилий российского столбового дворянства, фантастически богатую барыню, вдову Дарью Салтыкову, обвиняемую во множестве совершенных ею страшных преступлений и явном злонамеренном душегубстве. Случай небывалый. Вскоре Красная площадь плотно заполнилась народом. Те, кому не хватало места, залезали на заборы, крыши домов, а ребятишки ловко забирались на деревья. Благородная публика предпочитала смотреть на мрачное действо из окон блестевших лаком экипажей и карет, зябко пряча в воротники роскошных шуб бледные лица и низко надвинув на лоб расшитые позументами и украшенные пышными страусиными перьями треугольные шляпы. Дамы кокетливо прикрывались веерами и то и дело подносили к тонким, трепещущим от едва сдерживаемого возбуждения ноздрям изящные флакончики с нюхательной солью.

– Ведут, ведут! – раздались громкие возгласы.

К установленному рядом с лобным местом позорному столбу со стороны здания Сената полицейские и конные стражники вывели злобно смотревшую на собравшуюся толпу невысокую худощавую женщину. Ее поставили у столба и повесили на грудь широкую доску, на которой крупными буквами было выведено: «МУЧИТЕЛЬНИЦА И ДУШЕГУБКА».

– Боже, какой кошмар, – лорнируя надпись, в ужасе воскликнула молодая барынька.

Дарья так злобно сверкнула на нее очами, что кавалер поспешил от греха подальше захлопнуть дверцу кареты и крикнул сидевшему на облучке кучеру:

– Пошел! Тони живей! Нечего тут!

Пропустив экипаж, толпа немедля сомкнулась, плотно заполнив освободившееся место: все с огромным интересом ожидали продолжения небывалого действа. И вот на площадь вышли дьяки. Сменяя друг друга, они начали зычными голосами читать список злодеяний Дарьи Салтыковой, перечислять поименно замученных ею, убиенных, утопленных, тайно или явно брошенных замерзать крепостных людей. Список оказался столь велик и длинен, что его оглашение заняло несколько часов!

Потом огласили приговор суда. По высочайшему повелению помещица Салтыкова лишалась всех своих имений, дворянского звания, отцовской и мужниной фамилий и подлежала пожизненному заключению в женский Ивановский монастырь, который в Москве, на Кулишках.

Толпа встретила оглашение приговора недовольным ропотом – всем хотелось, чтобы зловредную Салтычиху немедленно казнили: четвертовали, отрубили голову или хотя бы позорно повесили! Тогда смертная казнь через повешение считалась чрезвычайно позорной, особенно для дворян. Правда, как говорилось, «попасть под монастырь» тоже дело далеко не сладкое – это все равно, что оказаться погребенным заживо!

В те времена заточение, тем более пожизненное, за монастырскими крепкими стенами означало подземелье, сырость и промозглый холод, со злыми голодными крысами и скудным пайком, который выдавали через потайное оконце, часто в вечной темноте. И никогда никаких послаблений режима: прогулок, свиданий, писем. Для всего мира ты как будто уже умер! И даже твои тюремщицы-монахини или приставленный для пущего глаза караульный солдат не имеют права под страхом сурового наказания проронить словечко. Да и увидишь ли их в густом мраке – некто в черном сунет в дырку хлеб и воду. Вот и все!

– Да, – дородный мужчина плотнее запахнул шубу и повернулся спиной к пронизывающему ветру. – Конечным делом, ей бы лучше сразу отмучиться. Чик – и на небесах!

– Какие небеса? – возразил ему стоявший рядом чиновник. – Помилуйте, сударь: ей одна дорога – в ад