Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов
Фрейлина Екатерина Ивановна Нелидова.
Гравюра по портрету Д. Г. Левицкого. 1905–1909
Общеизвестно, что любые мемуары всегда субъективны. Впечатления и представления последующего времени неизбежно влияют на описание предшествующего, неизбежно ретушируют его. Но многие мемуаристы все-таки стремятся придать правдоподобность ушедшему, демонстрируют нарочитую объективность. Графиня Головина была не из числа таковых. Она фиксировала свои реминисценции на закате жизни, когда главных действующих лиц уже не было в живых. Однако графиня, к тому времени став католичкой и порвав фактически все связи с Россией, не нашла в себе сил подняться над страстями и пристрастиями давно минувших лет. Она ни разу не упомянула о позиции Екатерины II по отношению к Павлу, не привела ни одного ее высказывания в адрес сына, однако пересыпала свои воспоминания множеством эпизодов-анекдотов, рисующих Павла Петровича и всех близких к нему лиц в самом непривлекательном свете.
Графиня Варвара Николаевна Головина.
Художник Э. Виже-Лебрен. 1797–1800
В потоке ее тенденциозных измышлений порой встречаются и неожиданные откровения: «Великого князя Павла Петровича было легче обмануть, чем кого-нибудь другого. Его характер, все более и более недоверчивый, оказался очень удобен для тех, кто хотел погубить его». И здесь графиня на первое место ставила… жену – Марию Федоровну. Супругу Павла, обладавшую различными достоинствами и явными недоставками, можно обвинять в чем угодно, но только не в коварных намерениях. Она всегда, невзирая на все перепады супружеских отношений, любила Павла и оставалась верна его светлой памяти многие годы и после убийства.
Головина, отмечая недоверчивость Павла, не объяснила причину этого качества, а она – на поверхности. Всю свою жизнь, начиная с первых сознательных лет, он встречал и видел вокруг только принуждение, ложь и предательство, и главным лицом этого мира насилия и лицемерия, его инспиратором была мать – Императрица Екатерина II. И кто бы в таких условиях мог сохранить доверчивость и открытость? Никто.
Отношения с Екатериной Нелидовой у Павла Петровича никогда не носили плотского характера. Это была преданная и чистая дружба, дружба высокая, а со стороны Павла – рыцарская. Он так ей дорожил, что летом 1788 года, отправляясь на войну со Швецией, адресовал Нелидовой записку на клочке бумаги: «Знайте, что, умирая, я буду думать о Вас».
К чести Павла Петровича, следует добавить, что при всем своем душевном увлечении Нелидовой, он никогда не позволил себе как-то унижать или третировать супругу: его отношение всегда оставалось уважительным, и он всегда высоко оценивал женские добродетели Марии Федоровны. Но ее мир тихого «немецкого» благополучия, ее растворенность в повседневных вещах и заботах надолго не занимали Павла. Она была настолько покорна мужу, что даже беседы никакой не получалось. Жена не умела спорить, выдвигать и отстаивать собственные взгляды и идеи. Нелидова же могла, и с ней было интересно.
В своих «Записках» командир эскадрона Конного полка Николай Александрович Саблуков (1776–1848)[25], по долгу службы проведший немало лет рядом с Павлом Петровичем, отметил одну важную черту личности Императора: «В характере Павла было истинное благородство и великодушие, и хотя он был ревнив к власти, но презирал те лица, которые слишком подчинялись его воле в ущерб истине и справедливости, а уважал тех, которые, для того чтобы защитить невинного, бесстрашно противились вспышкам его гнева». К числу таковых людей относилась и Екатерина Ивановна Нелидова.
Князь Александр Борисович Куракин.
Гравюра. XIX в.
В начале 1790 года, когда Павел Петрович вернулся из Финляндии с полей военных баталий со Швецией, он тяжело простудился, и его здоровье висело на волоске. Сам он уже думал, что наступил его последний земной час, и в этот час он решил вступиться за честь Нелидовой, которую в высшем свете Петербурга третировали как его «любовницу». Павел обратился с мольбой к Императрице, и это одно из самых проникновенных посланий Павла Петровича, свидетельствующее о высоте его душевных устремлений.
«Мне надлежит совершить пред Вами, Государыня, торжественный акт, как пред Царицею моею и матерью, акт, предписываемый моею совестью пред Богом и людьми; мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между мадемуазель Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред Которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред Ним с совестью, свободной от всякого упрека, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать этого ценою моей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».
История не сохранила данных о том, как Екатерина II отнеслась к этой исповеди сына. Если бы она хотела, то скажи хоть единое слово в поддержку этой дружбы, и злобная сплетня если бы и не умерла, то приутихла. Однако мать такого слова не сказала, и мемуары ее клевретки Головиной это вполне удостоверяют.
В какой-то момент Марию Федоровну начало заботить систематическое и долгое общение супруга с фрейлиной. Он проводил с ней по несколько часов тет-а-тет и в вечерних беседах в своем кабине, и на дневных прогулках. Какая бы супруга могла спокойно взирать на подобное? Мария начала подозревать Нелидову в далеко идущих замыслах. Перед ней вставал зловещий образ мадам де Ментенон, портреты и бюсты которой она видела в Версале.
В начале 1782 года в письме Сергею Ивановичу Плещееву (1752–1802), с которым Мария поддерживала теплые дружеские отношения со времени своего прибытия в Россию, она излила горести сердца.
«Вы будете смеяться над моей мыслью, но мне кажется, что при каждых моих родах[26] Нелидова, зная, как они бывают у меня трудны и что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается вслед за тем второй мадам де Ментенон. Поэтому, друг мой, приготовьтесь почтительно целовать у ней руку и особенно займитесь Вашей физиономией: чтобы она не нашла в этом почтении насмешки или злобы».
Конечно, в Марии Федоровне говорило уязвленное женское самолюбие, лишь обострявшееся состоянием беременности. Никаких
