Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Мне страшно хотелось ехать поскорее, но выехали только во 2-м часу дня в другое имение – Гремячку, куда приехали только к вечеру; там мы должны были тоже переночевать и уже оттуда выехать в наши деревни.
Вчера утром, перед отъездом, в открытой здесь столовой мы попробовали кушанье, и оно показалось нам очень вкусным: пшено, капуста, с приправою из масла, луку, перцу и лаврового листа.
Пока мы рассуждали о предстоящей работе, пришли сказать, что две бабы из с. Большие Меретяки просят милостыни. «Вот оно, начинается!» – подумала я и пошла в сени. Две бабы бросились в ноги. Ошеломленная неожиданностью, я стала их поднимать. Бабы говорили плачущими голосами, перебивая одна другую. Я могла разобрать только, что у одной 6, а у другой 7 человек детей, что они голодают, что в столовой не все записаны…
Мы дали бабам по двугривенному. Пора было ехать. Приехал управляющий имениями Останковых – П-ков, который и должен был отвезти нас на место; помещица снабдила нас рекомендательными письмами к священнику и к студенту, командированному Красным Крестом, в участке которого находились наши деревни.
Нам оставалось каких-нибудь верст 15. По дороге мы остановились в деревне Шебулатово (русская). Управляющий хотел показать нам столовую, – раздача еще не начиналась, но приварок был готов. Он оказался совсем пресным. Хозяин отговаривался тем, что забыл послать за солью. П-ков сделал ему замечание, велел послать за солью. Сели и поехали дальше. В Шамках столовая Красного Креста, ею заведовала монахиня. Где смех, а где горе. Бедная «шамковская матушка» очутилась поистине в безотрадном положении: в татарской деревне, у муллы! Сначала она проливала горькие слезы, потом привыкла. Г. П-ков спросил о ней у муллы: «А что матушка делает?» – «Да ничево; сначала плакал, теперь смеялся». Мулла и не подозревал всего остроумия своего ответа.
Мне вспомнилось, с каким самодовольным видом развертывал проф. Высоцкий отчет Красного Креста… Здоровый народ кормится в невозможных столовых: на 20 человек 1 фунт пшена (позже, в день нашего приезда, прибавили по фунту капусты) – и только. Мы попробовали жиденький приварок и вздохнули. Командировано 50 монахинь… 50 монахинь! Как это звучно. А как они ехали, сколько слез пролили, хороши ли были эти подневольные работницы – отчет умалчивает… Недаром вся эта казенная организация помощи с самого начала своих действий, вроде командировок генералов из Петербурга, как-то не внушала к себе доверия.
Село Большие Меретяки только в 2 верстах от Шамков; мы поехали прямо в деревню Большие Нырсы – за 3 версты, чтобы там оставить Жданову и повидаться с Шишкиной, заведовавшей столовой. Пошел дождь. Мы сели за чай, когда вышла высокая, стройная девушка с лицом простым, но симпатичным, в мокром платье, – это и была Шишкина. Мы поздоровались. Управляющий начал вести с нею разные счета и соображения относительно столовых; я сначала слушала с интересом, наконец и самой захотелось поскорее на место… Непривычная азиатская обстановка несколько развлекла внимание. Я торопила П-кова ехать скорее, чего, по-видимому, ему не очень хотелось.
Днем мы приехали и были у батюшки. Я подала ему письмо г-жи О-вой, познакомилась с матушкой; подали чай… Батюшка, из крещеных татар, еще очень молодой, оказался очень любезным и предложил мне переночевать у себя. Заведывание столовыми он не счел удобным для себя сдавать мне, – так как на три недели стоит ли сдавать, да потом опять принимать? – совершенно резонно рассудил он и предложил мне заняться больными.
13 мая
Наняв квартиру у одного из «уцелевших» от голодовки мужиков, я с батюшкой утром отправилась в столовую. Она помещалась в избе довольно просторной. Народ начинал собираться. Поклонившись хозяевам, я села на лавку и не без внутреннего смущения осматривала этих голодающих. Ничего ужасного не было. На деле оказалось все гораздо проще, нежели представлялось издали, при чтении газетных корреспонденций. В углу стоял стол, за которым сидел мужик средних лет с тетрадкою в руках и вызывал: «Владимир Ерофеев, на троих, полтора фунта, – получай!» Другой мужик, замечательно красивый старик, отвешивал хлеб и выдавал. У печки с двумя котлами пожилая баба, в красном сарафане, степенно разливала ковшами приварок. Каждый получивший хлеб подходил с своей кринкой к бабе, и та наливала в нее порцию на троих, на двоих, смотря по количеству записанных в столовую. Остальные, по большей части ребятишки, несколько баб и два-три мужика, дожидались своей очереди.
Вдруг одна из женщин, которой только что выдали обед, бросилась мне в ноги: «Спасибо, кормите вы нас!» – потом встала и ушла, удовлетворив свой порыв благодарности. А мне было очень стыдно принимать невольно изъявления чувств, не сделав еще ни шагу на помощь крестьянам.
Я потихоньку расспрашивала батюшку, кто это читает, как устроена столовая и проч. Так как батюшка сам лично, разумеется, не мог присутствовать при раздаче каждый день, то назначил доверенных из крестьян. И надо ему отдать справедливость – он выбрал их очень удачно, особенно этот мужик – был грамотный и единственный в селе любитель «почитать», выписывавший «Сельский вестник». Далее узнала, что столовая открыта была на 200 человек (всего наделов в с. Б. М. 319), впереди предстояло сделать прибавку на 50 человек, но батюшка, уже давно получив уведомление от Останковых, никак не может найти больших размеров котел. Я, конечно, предложила пойти поискать самой, он любезно вызвался сопровождать меня, и мы отправились в дер. Удельные Меретяки, 62 в. от села. Там были две столовые – от Красного Креста на 45 чел. и от Останковых на 66–67 чел. (наделов 84, сколько же душ – точное число батюшка не мог мне сообщить. От Кр. Кр. в Б. М. столовой не было, но выдавали на 165 чел.).
Уд. Меретяки – маленькая деревенька; пока мы шли туда, раздача уже окончилась. Искали котла, ходили по избам, но нигде не было подходящего. Возвратясь домой, решила продолжать поиски и после обеда пошла в дер. Верхние Меретяки с о. дьяконом (тоже из крещенцев). Это крещено-татарская деревня. Меня уже предупредили раньше, что татары крещеные не признают себя за татар, но, не зная русского языка, не считают себя и русскими, а весьма оригинально – крещенцами. «Они обидятся, если вы назовете их татарами», – говорила мне матушка, а я не верила, пока не увидала на деле.
Верхние Меретяки – большая деревня на открытой безлесной местности, как и первые две. Речки тоже нет, но зато много ключей и оврагов; поэтому здесь местность сырая и много хворают лихорадкой. Дорогой я расспрашивала о. дьякона о столовой, о крестьянах, приходе. Здесь столовые помещаются в 6
