Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков
С работой налаживался и порядок: была приведена в порядок церковь, открылся «околодок», зубоврачебный кабинет, появилась лавка для юнкеров, в гимнастическом зале были поставлены все гимнастические снаряды. По вечерам в столовой устраивали дополнительные лекции на богословские и культурно-просветительные темы. Было введено преподавание танцев. Можно сказать, что те, кто бросал нам, читинцам, пренебрежительный вопрос: «Читинское военное училище? Было такое? Ну, какое же это училище», навряд ли знали об этой трудной организационной работе, а своим тоном и оценкой смыкались с коммунистическими агитаторами, которые до боя у «станции Доно» дали юнкерам презрительную кличку – «сенькины ребята», от которых им пришлось отходить в глухую бездорожную тайгу.
В общем, к 1919 году все было налажено: на батарею и сотню был получен конский состав и упряжь, получены два орудия – поршневая пушка образца 1887 года и орудие образца 1890 года. Пулеметная рота получила пулеметы Максима, Шварцлозе, Кольта, Гочкиса, легкие пулеметы Бергмана и Шоша и 8 никуда не годных французских Сентьена. Инженерный взвод получил полный шанцевый инструмент и на проверке бойко и бодро рассчитывался на «кирко-мотыгу, лопату-топор».
В первых числах декабря начались строевые занятия на расчищенном плацу, перед боковым фасом здания училища. Одновременно начались и классные занятия, которые довольно долго велись по запискам, пока не были разысканы, дополнены по опыту войны 1914–1918 годов все потребные учебники, наставления и уставы. Курс, при переименовании школы в училище, был расширен. Короче, за неполных три месяца была налажена вся организация, снабжение и работа училища. Срок этот, при трудности работы, надо признать минимальным. Вскоре молодое училище стало гордостью и политическим оплотом Дальнего Востока. Теперь в училище и откомандировывались, и сами просились самые лучшие, образованные и талантливые офицеры, выковавшие из трудного, по революционным временам, человеческого материала счастливых, щеголявших выправкой, дисциплиной и лихостью юнкеров. За выполнение этой задачи приказом № 25, от 22 января 1919 года, по войскам Отдельной Восточно-Сибирской армии полковник Лихачев был произведен в генерал-майоры.
Насколько трудной была работа по воспитанию, показывает приказ № 29, от 29 января 1919 года, по Читинскому военному училищу: «…Прикомандированные для прохождения курса в батарее прапорщики Головинский, Рославлев и Жильцов за полное несоответствие разжаловываются в рядовые и откомандировываются в дисциплинарную роту О.М.О…» Или другой случай: накануне Нового, 1919 года патруль поручика Кузнецова, будучи в наряде, зашел обогреться во 2-е Общественное собрание города Читы. В собрании находился помощник атамана Семенова генерал Скипетров. Узнав о присутствии юнкеров, он вышел к ним, поздоровался и приказал накрыть для них стол с новогодним угощением. Когда о поведении патруля стало известно в училище, то поручик Кузнецов, ожидавший производства в штабс-капитаны, был разжалован в рядовые и направлен на службу в Особую Маньчжурскую дивизию.
Были и организационные промахи: полное пренебрежение повторительным офицерским отделением, которое было необходимо для освежения военных знаний, утверждения воинского духа и дисциплины, как отдых от тяжелой фронтовой службы. Как правило, войска на фронте деградируют в военном деле, переставая выполнять уставные положения, заметно падает дисциплина, и благодаря этому резко снижается боеспособность. Так, например, окопная война на Западном фронте в 1915 году совершенно разучила немецкие войска воевать с винтовкой, и Людендорфу пришлось потратить много труда, чтобы снова приучить войска к винтовке. Не было принято к выполнению и формирование общеобразовательного курса, что вдвое увеличило бы силу училища мобилизацией старших классов средне-учебных заведений и было бы видом политического заложничества: родители мобилизованных, бурча и негодуя на командование, волей или неволей тянули бы за нас в политическом отношении.
В конце мая 1919 года был произведен прием новичков на младший курс. К 15 июня прием был закончен и в училище влилось еще 200 молодых юнкеров. Эти юнкера существенно отличались от первого набора: формы откомандированных от полков резко выделялись в массе ученических рубах молодежи, попавшей в училище прямо со школьной скамьи. Это различие могло сгладиться только в хорошей боевой операции, которая спаяла бы оба курса воедино. Такая операция уже назревала.
К 15 июля выяснилось, что все было готово для перехода всей 1-й Забайкальской казачьей дивизии к красным. Дивизия стояла в станице Доно, в 84 верстах на север от железнодорожной станции Борзя, что в случае успеха давало возможность перерезать железнодорожную линию и удерживать ее в своих руках на неделю – двадцать дней, а после вынужденного отхода привести в такое состояние, которое потребовало бы еще по крайней мере три недели на восстановление всех разрушений, то есть практически перерыв подвоза со всеми вытекающими отсюда последствиями.
15 июля 1919 года 1-й Забайкальский казачий полк 1-й Забайкальской казачьей дивизии, стоявший в поселке Грязном, взбунтовался, перебил своих 14 офицеров и перешел к красным. Остальные полки 1-й дивизии, стоявшие в станице Доно, также находились под влиянием красной агитации и готовились с минуты на минуту перейти к красным.
Спешно был сформирован отряд для исправления положения. В него вошли Читинское военное училище, рота 2-го Маньчжурского полка, укомплектованная мобилизованными забайкальцами-солдатами, под командой капитана Арсеньева, взвод конной батареи Особой Маньчжурской дивизии, укомплектованный пленными красноармейцами-пермяками, под командой войскового старшины Иванова, и Колчинская дружина. По дороге до Борзи юнкера батареи, свободные от обслуживания орудий, были сведены в отдельный пехотный взвод. Отъезд из училища из Читы был произведен в строгом секрете из опасения безудержной паники в городе. Из Борзи отряд спешно двинулся на подводах в станицу Доно, откуда начальник дивизии генерал Мациевский слал одно тревожное сообщение за другим.
На второй день отряд прошел в Доно в пешем строю, с песнями, и стал на квартиры в выселках. Когда юнкера с песнями проходили Доно, то было видно, что донесения генерала Мациевского были верными: казаки 1-й дивизии кричали проходящим юнкерам «золотопогонники», «сенькины ребята», «сволочь».
На другой день, после обеда, из Доно приехал отряд, человек в 40 казаков 1-й дивизии, «за получением обмундирования», – это были зачинщики – коноводы, готовившие уход дивизии к красным. Их арестовали и расстреляли на глазах населения. Дивизия, лишенная заправил, стала в недоумении – что же ей делать?
19 июля, в 2 часа ночи, наши дозоры обнаружили красную разведку. Немедленно, по тревоге, юнкера были подняты и отряд приведен в боевую готовность. Силы красных – 5 конных полков и два орудия. Красные разделились на две колонны – главную и обходную, атака должна была начаться на рассвете, по сигналу – пушечному выстрелу. Красных не смущало превосходство нашей артиллерии – около 10
