Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов
«стойким и менее щепетильным гражданам, готовым пожертвовать своей честью и своей совестью, подобно тем мужам древности, которые жертвовали для блага отечества своей жизнью; нам же, более слабым, подобает брать на себя и более легкие и менее опасные роли. Общее благо требует, чтобы во имя его шли на предательство, ложь и беспощадное истребление: предоставим же эту долю людям более послушным и более гибким» (1876, 3, 303 / Кн. 2, 6).
О праве естественном и государственном
В этой же главе, загнув на странице 303 нижний уголок, Толстой обратил внимание на текст, в котором Монтень выразил несогласие с Платоном, приветствовавшим приемы надувательства обвиняемыми судей, и на те непростые жизненные ситуации, в которых он, Монтень, оказывался и в которых, несмотря ни на что, оставался верен нравственному выбору:
«Конечно, меня часто охватывала досада, когда я видел, как судьи, стараясь вынудить у обвиняемого признание, морочили его ложными надеждами на снисхождение или помилование, прибегая при этом к бесстыдному надувательству. И правосудие и Платон, поощрявший приемы этого рода, немало выиграли бы в моих глазах, предложи они способы, которые пришлись бы мне более по душе. Злобой и коварством своим такое правосудие, по-моему, подрывает себя не меньше, чем его подрывают другие. Не так давно я ответил, что едва ли мог бы предать государя ради простого смертного, ибо и простого смертного предать ради государя мне было бы крайне прискорбно. Мало того, что мне противно обманывать, — мне противно и тогда, когда обманываются во мне. Я не хочу подавать к этому ни оснований, ни повода. В немногих случаях, когда мне доводилось в крупных и мелких разногласиях, разрывающих нас ныне на части, посредничать между нашими государями, я всегда старательно избегал надевать на себя маску и вводить кого бы то ни было в заблуждение» (1876, 3, 303 / Кн. 2, 6).
В главе много примеров из жизни человечества, когда нравственность приносилась в жертву полезности. Сам Толстой в своих художественных и философских произведениях создал немало подобных ситуаций. Суть проблемы была вполне очевидной. Менее очевидной была другая проблема, высказанная в главе как бы между прочим, но именно она и привлекла особое внимание русского писателя. Эта проблема будоражила Толстого с юности, с того момента, когда он в 15 лет прочитал все 15 томов Руссо на французском языке. Она поворачивалась к нему разными гранями, сохраняя свое ядро: человек естественный и его бытие в природе и обществе.
Монтень эту проблему увидел задолго до Руссо и высветил под определенным углом зрения: как должны соотноситься в правосудии право естественное и право, «приспособленное» к потребностям государства. Такой подход был интересен Толстому, ему он уделял много внимания не только в философском, но и художественном творчестве. Писатель отчеркнул фрагмент текста, где в эскизной форме Монтень представил на суд человечества идею, которая и в наши дни актуальна и требует своего разрешения:
«Правосудие как таковое, естественное и всеобщее, покоится на других, более благородных основах, чем правосудие частное, национальное, приспособленное к потребностям государственной власти: Veri iuris germanaeque iustitiae solidam et expressam effigiem nullam tenemus; umbra et imaginibus utimur[207], — так что мудрец Дандамис, выслушав прочитанные при нем жизнеописания Сократа, Пифагора и Диогена, счел их людьми великими во всех отношениях, но порабощенными своим чрезмерным преклонением перед законами; одобряя законы и следуя им, истинная добродетель утрачивает немалую долю своей изначальной твердости и неколебимости, и много дурного творится не только с их разрешения, но и по их настоянию. Ex senatusconsultis plebisquescitis scelera exercentur[208].
Я следую общепринятому между людьми языку, а он проводит различие между полезным и честным, называя иные естественные поступки, не только полезные, но и насущно необходимые, грязными и бесчестными» (1876, 3, 312 / Кн. 2, 11).
«Истинная добродетель», «правосудие как таковое, естественное и всеобщее» по сей день стоят на коленях перед тем, что являет собой «правосудие частное, национальное, приспособленное к потребностям государственной власти».
Монтень и Толстой на расстоянии веков оказались единомышленниками в понимании одного из самых главных вопросов общественной жизни — необходимости гармонизировать требования «истинной добродетели» и законы, исходящие от государственной власти.
От прогресса «средств передвижения» к геноциду народов, гибели цивилизаций
В главе с непритязательным названием «О средствах передвижения» Монтень обратил внимание на то, как в истории человечества средства передвижения связаны с ростом зла и насилия. Казалось бы, сама возможность передвижения людей из одной точки земли в другую есть благо, которое должно было спасти их от многих бед. Но и это благое дело они превратили в кромешный ад, убивая и грабя друг друга.
Усовершенствование средств передвижения не отменяло жестокости, кровопролития, а, напротив, способствовало еще большему росту ненависти и взаимного истребления.
В этой главе Толстой отчеркнул целые страницы, верхними и нижними уголками обозначив важность описываемых в тексте событий. Как и Монтень, он был потрясен варварством так называемых цивилизаторов из Европы. Сделанные им пометки свидетельствовали о его солидарности с автором «Опытов», заклеймивших пришельцев «Старого Света». Ради наживы и завоевания чужих территорий они грабили и убивали невинных людей с невероятной жестокостью, используя при этом современные средства передвижения, «громы и молнии пушек и аркебуз, которые нагнали бы ужас на самого Цезаря».
Чувство омерзения вызывало и то, что «народы эти были введены в заблуждение притворным простодушием и дружелюбием белых пришельцев и охвачены любопытством и жаждой увидеть вещи, для них чуждые и неизвестные». Как дети, они поверили варварами, но, «будучи захвачены в плен, мирные люди из разных племен предпочитали скорее умереть от голода и истощения, чем принять жизнь из рук врага, столь подлым образом добившегося над ними победы» (1876, 3, 506 / Кн. 2, 121–122).
Европейские варвары не только не ценили культуры местных народов, но с каким-то дьявольским наслаждением уничтожали ее. Сам факт такого отношения к ней не мог не вызвать негодования и резкого осуждения со стороны Монтеня.
Прежде всего он с поразительной глубиной для человека позднего средневековья описал ряд почти фантастических достижений так называемых туземцев в разных сферах человеческой деятельности. Для него было очевидным, что народы Латинской Америки имели свои уникальные средства передвижения и перемещения в пространстве многотонных предметов и благодаря им достигли невиданных высот в строительстве дорог и различного рода сооружений.
«…ни Греция, ни Рим, ни Египет не могут сравнить ни одно из
