Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

Вселенная вечна и бесконечна.

Я буквально слышала, как кровь течет по моему телу. Я больше не слушала. Вселенная вечна и бесконечна. Я оказалась за пределами времени и пространства.

Шепчущий, зачаровывающий, многообещающий, таинственный, неописуемый консонанс – «чисссле сконеччччн вселленнаннан».

Это было стихотворение, но больше, чем стихотворение, – «вссссбшччч», – рождение стиха из духа первозданного мерцания.

«Чичичи – нннна… нечнннннннаа… вс» – космический поцелуй, дыхание и затем мелодичный аккорд – «На! На!» Вселенная жужжала в моей голове, и, пока я закрывала глаза, я могла объять космос.

Как правило, я не помню, что происходит до и после какого-либо важного события. Этот момент в кабинете физики длился и длился, звучащий, складывающийся, мерцающий. Кого заботит сюжет? Не было «до» и «после», не было вопроса «как», так или эдак. Даже блестящий журналист-расследователь не смог бы добиться от меня ответа на вопрос, что я делала, выйдя из класса; быть может, я толкалась с другими детьми, разыскивая свое зимнее пальто, брошенное в общую кучу, ища свои ненавистные рейтузы и бордовую шапку с помпоном? Потом я, возможно, шла домой по Кировскому проспекту, мимо пустого магазина под вывеской «Обувь», в котором продавались туфли на среднем каблуке, с аккуратными бантиками, которые могла бы носить первая женщина-космонавт Валентина Терешкова двадцать лет назад. Я бежала мимо закрытого кинотеатра «Арс» с афишей старого итальянского фильма, раскачивающейся на ветру, и смело шла секретным ходом по проходным дворам, который знали только уличные дети. Я могу развесить окружающий пейзаж, подобно театральному режиссеру-любителю, с его лоскутами из ленинградского андеграундного искусства 1970-х, незаконченные абстрактные картины в технике «серое на сером», сюрреалистические клювы на головах обнаженных девушек (художник умер по неизвестной причине на заре перестройки). Или, если угодно, я позаимствую старинную свечу у сэра Джорджа Бёркли и придам сцене своеобразную классическую глубину в зале достойного палладианского стиля, просторном и светлом, именно таком, каким его воображал Бёркли теперь совсем недалеко от меня, в Ньюпорте, Род-Айленд.

Вселенная вечна и бесконечна. В этом было что-то воодушевляющее и невыразимое. Подростковый пафос. Это осталось со мной потому, что не имело названия. Это ни во что не вписывалось, ничем не ограничивалось. Быть может, не слова, а мои фотографии отражают это чудо и мерцание света.

Мой личный Космос таился где-то внутри меня. Я избегала громких слов, опасаясь затмить волшебство официальным героизмом. Меж тем, пока мы росли, герои космоса вымирали, а история советского космоса превращалась в трагическую притчу. Освоение космоса началось как философское и научное стремление выйти в открытый космос и бросить вызов земной гравитации; завершилось же оно советской мегаиндустрией, которая воплотила мечты в реальность, ненароком положив конец всем коллективным грезам.

Советская ракета испытала метаморфозы размера и мощности. Сначала она была воображаемым объектом и научной фантастикой, маленькой моделью ракеты, изобретенной Циолковским и спроектированной Королев ым. Эта модель проложила путь к созданию настоящей космической технологии. Ракета стала огромным кораблем, направляющимся в светлое будущее.

Предполагалось, что он покорит космос и сделает Советский Союз самой мощной страной в мире. Миф о космосе закончился вместе с распадом Советского Союза, а возможно, и раньше. Это была последняя утопия, в которой наука, идеология и воображение работали совместно в попытке вырваться из обыденного бытия человека.

Советская космическая программа больше не является моделью будущего – она сувенир из прошлого. К концу ХХ века космос превратился из футуристической утопии в пространство ностальгических воспоминаний.

Покорение космоса изменило наше представление о Земле; полет в космос сделал возможным концепцию «глобальной деревни». Действие нынешней фантастики разворачивается не в заоблачных далях, а в виртуальных измерениях интернета. Это место, едва ли являющееся пространством чуда, величественности, бессмертия и безмерности, несмотря ни на что поддерживает веру в технический прогресс и новую иллюзию бесконечности. Она основана на больших массивах данных, а не на больших мечтах.

Что касается советской сказки, то она закончилась так же таинственно, как началась. Ивана-дурака, советского Икара, опалило вовсе не Солнце, а вполне земные обстоятельства. Мы до сих пор не уверены, пошел ли он «туда, не знаю куда» и нашел «то, не знаю что» или заблудился. В конце космической сказки – обломки руин и сувениры, совершенно земная археология, а вовсе не космология.

* * *

Вдали от советских ракет Космос, обнаруженный в женском туалете, до сих пор играет со мной в прятки.

Недавно мне поставили диагноз, который заставил меня со всей остротой осознать мою смертность. Через неделю после этого на выставке в бостонском Музее науки я впервые увидела туманность Бабочка. Это была фотография размером в человеческий рост, сделанная телескопом «Хаббл». В кадр попал «газ погибающей звезды, несущейся в космосе со скоростью более 600 000 миль в час». Только несовершенному человеческому глазу он кажется изящной и эфемерной бабочкой, но в космосе больше некому восхищаться бабочками. Вселенная вечна и бесконечна… Я улыбаюсь себе-подростку, и мы играем в «колыбель для кошки» цветными струнами Вселенной. Я знаю, я знаю, дорогой сэр Джордж, что бабочка, возможно, не существует и это лишь мерцание камеры. А я? Я тоже едва ли существую. «Нет, нет, наоборот, – блуждает вокруг голос с мягким ирландским акцентом, словно усиленный пустым стаканом приблизительно трехсотлетней давности. – Эта колыбель для кошки полностью в твоем распоряжении, и бабочка реальна. Реальна, потому что имматериальна. Ты можешь мне доверять, девочка. Такая прекрасная робкая бабочка».

3. Отторжение (публикация Натальи Стругач)

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей…

О. Мандельштам

Опубликовано в журнале «Семь искусств», № 114, октябрь 2019 года

I

Москва, час пик, трамвайная остановка. Темный осенний ветер, погода промозглая и щемящая. Из-за поворота медленно вылезает трамвай. Толпа начинает волноваться, огромная масса, состоящая из серых и темно-коричневых плащей, пальто, сумок, приходит в движение, устремляется к узкой полуоткрытой двери.

Толстая женщина в мохеровом берете и в коротком драповом пальто, похожая на завуча школы, отталкивает молодого человека с торчащим галстуком и красными глазами: «Вечно молодежь лезет впереди всех».

Подвыпивший пятидесятилетний мужичок наступает на ноги девушке в черном кожаном пальто: «А ну-ка, дамочка!» – и отметает ее в сторону.

Двое солидных мужчин средних лет с портфелями – «Как всегда, полно» – толкают его и устремляются вперед. Кто-то, слегка расступаясь, пропускает старушку, сморщенную и сгорбленную, с набитой авоськой в руках. Она тоже изо всех сил карабкается выше, выше, выше.

Меж тем скорость