Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков
– Так-то венгры, поляки и немцы! – презрительно отозвался коннетабль. – Французов не одолеть дикарям! Нам только англичане соперники.
– А я бы хотел отправиться к этим монголам, веру нашу христианскую им нести! – вдохновленно сказал брат Гийом. – Я всю жизнь в монастыре, книги много читал, а мира не видел! Поэтому и отправился в поход, чтобы страны посмотреть да для Господа потрудиться!
– Сомнительно, чтобы монголы в Христа поверили! – недоверчиво произнес коннетабль. – Слишком уж любят они кровь людскую лить!
– Да и мы, грешные, любим кровь проливать! – смиренно отозвался брат Жильбер. – Одни войны у нас в мире христианском!
– Ну, ты не сравнивай, монах! – прикрикнул на него коннетабль. – Мы попусту никого не убиваем и ни на кого не нападаем! Короли между собой, бывает, ссорятся, да сеньоры земли делят, ересь выкорчевываем, сарацин лупим, но мы не звери какие, как монголы – города разрушать, женщин, детей и стариков убивать! Нет, монах, ты зря не бухти тут.
– А я вот верю, что любого можно ко Христу обратить, – продолжал брат Гийом. – Римляне, что христиан казнили, измывались над ними в цирках и амфитеатрах, львами травили, ведь потом сами же во Христа уверовали и веру по всему миру понесли! Потому как римляне, так и монголы могут уверовать!
– Что ж сарацины не уверовали? – отвечал коннетабль. – Мы уж почти двести лет в Святой земле бьемся, а сарацины все крепнут, множатся, а христианские земли скудеют, уменьшаются, никто из эмиров поганых Христу не поклонился!
– Ты прав, сеньор де Божё, – сказал брат Гийом. – Потому и союзник необходим христианам сильный, чтоб сарацины боялись. Вот монголы и могут стать таким союзником. К ним, в далекие страны, степи, к табунам, надо ехать и всюду о Христе говорить. Не мечом, но словом добрым, чистым, искренним, чтоб без умысла корыстного – тогда даже эти звероподобные монголы могут нам поверить. Я бы жизни своей не пожалел, чтобы обратить язычников в истинную веру! Молю, чтобы Бог дал мне сил и возможность это совершить!
Бертран, молча слушавший разговор, повернулся к беседующим. Бок его еще до конца не зажил и разболелся от долгого нахождения в одной позе. Бертран с интересом взглянул на брата Гийома – монах как монах – невзрачное, изможденное постами и долгими молитвами лицо, тонзура, давно нестиранная сутана. И все-таки было в нем что-то очень интересное – что-то неуловимое, мощное, что называлось силой духа. И Бертрану, глядя на этого монаха, впервые за все время на корабле захотелось поскорее сойти на берег, оседлать коня и устремиться вперед – неважно куда, подняв ли меч для битвы, покрепче ли сжав удила, но все дальше и дальше, чтобы от него убегал горизонт. Бертран почувствовал, как соленый ветер оставляет на его губах жажду новых встреч, событий, действий. Паруса над ним вдруг как-то необычно сильно надулись, и команды генуэзского капитана зазвучали более резко, отрывисто, чем раньше. Бертрану почему-то показалось, что это ему, подобно матросу, необходимо вскарабкаться на мачту. Бертран посмотрел на плывущие вдали корабли крестоносцев, и ему захотелось догнать их и обойти, чтобы первым прибыть в порт Лимассола.
Он снова стал самим собой. Оцепенение прошло, как и не бывало. Бертран попросил у коннетабля глоток вина, и тот протянул ему полный кубок, удивленно глядя на внезапно изменившегося молодого шевалье.
– Как зовут вас? – спросил Бертран у монаха. – Я не запомнил ваше имя, хотя вы помогали брату Жильберу меня лечить, и мне следовало бы быть учтивее.
– Брат Гийом, из францисканского ордена. Гийом де Рубрук! Хвала Господу, что вы выздоравливаете, шевалье!
Глава одиннадцатая
Высадка в Лимассоле
При свете звезд большая лодка с веслами под полосатым парусом отплыла от королевского корабля и направилась в порт Лимассола. Море качало лодку нежно, как мать колыбель с младенцем, тем не менее королева Маргарита тревожилась – благополучно ли пройдет высадка. За четыре недели в море она устала каждый день видеть бесконечную морскую гладь, качаться при ходьбе по палубе, ощущать качку в каюте при еде, туалете, во сне. Ей не терпелось сойти на берег. Она сидела в лодке в окружении верных провансальских трубадуров – полусонных, но все равно готовых отпустить какую-нибудь остроту, чтобы развеселить королеву или спеть песню. Но Маргарите ничего этого не хотелось. Пресытившись такими однообразными развлечениями за время плавания, она желала тишины, каменных стен и твердой почвы под ногами.
Король стоял на носу лодки, кутаясь в плащ, и смотрел, как медленно приближается берег. Рядом плыли другие лодки – его братья со своими женами и свитами, герцоги и графы со своими людьми. Высадка в порту обещала быть такой же небыстрой, как и погрузка в Эг-Морте. В каменных и деревянных постройках порта горели фонари и факелы, на берегу тоже стояли люди с факелами, освещая путь лодкам.
Людовику не хотелось спать, несмотря на поздний час. Он думал о встрече с королем Кипра Генрихом де Лузиньяном, о том, сколько кипрских рыцарей вольется в его войско, что с его запасами продовольствия, заготовленными на острове в течение нескольких лет, и когда он снова сядет на корабли, чтобы отправиться в Святую землю. Мысли роем проносились в голове Людовика, а лодка все никак не приставала к берегу. Король прикрикнул на гребцов, и они стали грести сильнее.
В порту короля встречала группа кипрских баронов во главе с коннетаблем кипрского королевства Ги д'Ибелином, они учтиво склонились в поклоне.
– Ваше величество! – сказал Ги д'Ибелин. – Мы бесконечно рады вашему прибытию на наш остров! Король Генрих ждет вас в Никосии, а пока я прошу вас отужинать и заночевать в замке Лимассола.
– Благодарю вас, господин коннетабль! Но для ужина слишком поздно – достаточно немного фруктов для меня и моей королевы! Но вот мои сеньоры, возможно, голодны и с удовольствием воспользуются вашим предложением.
Маргарита Прованская была рада оказаться на суше, но ей очень хотелось в спальню, помыться и переодеться, однако ее муж отказался идти в замок, пока его братья не высадятся в порту и не присоединятся к ним. Поэтому она вынуждена была ждать, раздавая любезные улыбки кипрским баронам, восхищавшимся ее красотой и мужественным поступком – сопровождать в военном походе супруга-короля.
Ги д'Ибелин в свои тридцать лет был опытным и умелым рыцарем и командиром. Уравновешенный, вежливый коннетабль пользовался беспрекословным авторитетом среди баронов Кипра. Когда вскоре к королю
