Дом с аистами - Валентина Васильевна Путилина

Папа много знает. Он наблюдательный. Он знает даже, в какое время какая птица поёт. Проснётся папа ночью, прислушается к голосу птицы и без часов скажет, который наступил час. Если соловья ночью услышит — значит, второй час ночи наступил; закукует кукушка — папа скажет: «Ну вот, уже три часа ночи». А за кукушкой зяблик голос подаёт, за зябликом — скворец. У каждой птицы свой час. Все они рано просыпаются. Один воробей любит поспать, понежиться. Раньше шести утра его голоса не услышишь.

Папа знает лес. Он его читает, будто книжку интересную, или как музыку слушает. Он очень любит лес и тишину. Ведь он был на войне. И всё ещё слышатся ему разрывы бомб и снарядов, всё ещё встают перед глазами разрушенные дома и опустошённые изуродованные поля. И он хочет забыть о страшном. Хочет тишины.

Целый день пробыли Анюта с Гришей и Тимошей на пасеке, дожидаясь, когда папа управится со своими делами. Возвращались домой все вместе лесной тропинкой. Не той, что выбрала утром Анюта, а самой короткой — её знал папа. Не успели оглянуться — лес кончился. Забелел на пригорке дом с аистами. Папина тропинка вывела всех прямо к дому.

КИРИЛЛ

Кирилл получил от мамы задание выполоть заросшую морковку. Он не сумел ничего придумать, чтобы отказаться от такого скучного, на его взгляд, занятия, и нехотя поплёлся в огород. В другой раз он упросил бы Анюту с Гришей выполоть грядки за него. Даже и не особенно просил бы, они сами с радостью согласились бы выручить старшего брата, но теперь он не смеет их просить. Они обиделись на него, потому что он не дал им посмотреть в подзорную трубу окрестности Заячьих Двориков и звёзды на небе. С тех пор как бабушка ему подарила подзорную трубу на день рождения, он близнецам даже в руки её не даёт и гонит их от себя. Сначала они просили: «Покажи нам трубу». А потом перестали просить, отвернулись от него и ушли. Конечно, после этого ни Гриша, ни Анюта, даже если он назовёт её хозяюшкой, не станут делать за него работу. Придётся самому поработать, как велела мама.

Кирилл лениво выдернул одну травинку, потом другую, посмотрел на корень, длинный ли он или короткий, вместе с травой вырвал тоненькую морковинку, вытер её и съел.

Из-за кустов вынырнул Афонька. Он всегда появлялся с предосторожностями, чтобы не попасться на глаза маме или бабушке, и всё из-за того, что они учительницы. У Афоньки было странное представление об учителях: будто бы они и дома, и на улице только и думают, какой бы потрудней вопрос задать ученику и какую отметку ему поставить. Вдруг увидят его в саду и спросят правило по русскому языку или где протекает самая длинная река на свете. Потому-то Афонька и появлялся неожиданно и таинственно, выждав, пока не будет учительниц.

— Тебя Каллистратыч звал, — шёпотом сказал Афонька, чтобы никто не услышал. — Говорит, чтобы ты Звёздочку отвёл искупать на речку.

— Ух, ты! — обрадовался Кирилл. — Звёздочку!

Он любил эту красивую и норовистую лошадь и хотел сразу бежать к Каллистратычу. Но, вспомнив, что ему надо прополоть морковку, нахмурился. Опять мама обидится на него, если он бросит грядки.

— Нельзя мне, Афонь, — отказался он, безнадёжно махнув рукой. — Плохая у меня теперь жизнь. Мама каждый день воспитывает, говорит «надо трудиться» и даёт урок. То картошку велит окучить, то грядки полоть. Это у мамы называется трудовое воспитание.

— Да? — сочувственно удивился Афонька.

— Ага, — сказал Кирилл. — И зачем мне трудовое воспитание? Я бы сейчас лучше верхом скакал, а тут возись с этой недорослой морковкой.

— Хитрое дело, — солидно проговорил Афонька — Меня тоже заставляют работать. Только у нас это не называется воспитанием. «Иди, огород тебя ждёт». Я иду и полю,

— Эх, — вздохнул Кирилл, не слушая Афоньку, — пропал человек не за синь-порох.

Афонька поморщился, силясь понять, что это значит и, не поняв, переспросил:

— Не за какой порох пропал человек?

— Не за синий, разве не знаешь? — ответил Кирилл. Но ему и самому стало непонятно, что это значит. — Пойду бабушку спрошу. Она так говорит.

Афонька сразу нырнул в малинник, чтоб его не заметила бабушка, а Кирилл издалека закричал:

— Бабушка, какой это синий порох? Вы говорили, что за него человек пропал.

Бабушка сразу догадалась, ответила:

— Ты всё перепутал, Кирилка. Есть такая русская поговорка: «И пропал человек не за синь-порох». Одним словом, зря пропал. Попусту.

— Ага, — подтвердил Кирилл. — Это про меня. Я тоже ни за что пропал.

— Иди, иди работай, горемыка, — засмеялась бабушка, — тебя урок ждёт, к маминому приходу надо выполнить.

— Ээээх… Пропал человек… — тянул Кирилл поправившуюся ему поговорку, чтобы посмешить бабушку.

Он вернулся и ещё ленивей, чем раньше, принялся за работу. Ему помогал Афонька, вырывая вместе с травой подросшую морковку. Кирилл недовольно ворчал:

— Человека Звёздочка ждёт, а тут — морковка! Лучше бы её и не было…

— Я пойду, — сказал Афонька. — Может, Каллистратыч мне даст Звёздочку. Я сам отведу её на речку.

Кирилл распрямился и сердито закричал:

— Не даст он тебе! Не даст! Тебя Звёздочка не любит. Ещё ударит или сбросит.

— Может, и даст, — проговорил Афонька спокойно, уползая в кусты.

И исчез так же неожиданно, как и появился. А Кирилл вдруг завопил отчаянным голосом:

— Ой, ой, ой! — Он упал на траву и ещё более жалобно застонал: Ооооох!.. Ой! Оооох!.. — и смотрит по сторонам приподняв голову, не идёт ли к нему кто-нибудь на помощь.

Первой услышала его жалобные стоны Анюта. Сначала она посмотрела на старшего брата недоверчиво: отчего это он стонет не переставая? Может быть, опять что-нибудь придумал, чтобы посмеяться над ней и Гришей? Потом всё-таки не выдержала, подошла поближе к нему.

— У тебя что-нибудь болит, что ты охаешь и ойкаешь? — спросила она участливо.

— Ага, болит, — пожаловался он. — Ещё как болит. У меня заболела спина.

Продолжая охать и всхлипывать, Кирилл встал с земли и согнулся перед Анютой, показывая, что он даже не может разогнуть свою больную спину.

— Видишь, она уже не разгибается. Не знаю, что мне теперь делать. Как же я выполю морковку? У меня спина сильно разболелась. Оооох! Ох! — простонал он, страдальчески глядя на сестру.

Анюта сразу забыла все обиды и сказала заботливо:

— Ты иди скорей домой, раз у тебя спина болит, а мы с