Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

Илийка вошел в ворота. Во дворе группами, как тогда, когда появились листовки, собирались рабочие, возмущенно обсуждая события.

— А тележки-то с секретом оказались, — сказал Илийке Ротару, едва тот вошел в котельную.

— Это те, что по заказу двух помещиков?

— Да, только каким помещикам они нужны! Стояли, стояли, мокли под дождем, а вот сегодня привезли котлы.

— Я их видел — такие зеленые. Что с ними будут делать?

— Походные военные кухни — вот что мы делаем на нашем заводе!

— Но ведь никто не знал.

— А теперь узнали. Лунгу приказал приделывать к тележкам котлы и трубы. Завтра должны начинать. Ты приходи сегодня после работы ко мне, интересные вещи услышишь. Хорошо, мальчуган?

Илийка кивнул. После работы! А ему обязательно надо успеть сбегать домой и утешить мать… Она вернется от Думитриу и по беспорядку в комнате сразу все поймет. А может, и соседи скажут, если кто-нибудь видел, как уводили Мариору.

Но Ануцы дома не было. Она уже ушла в тюрьму.

— Мама понесла передачу сестре, — сказала соседка. — Мы собрали немного денег, может, удастся все уладить. Твою сестру, конечно, по ошибке взяли. Такая хорошая, славная девушка, выросла у нас на глазах, что она могла сделать плохого?

— Вы скажите маме, что я немного задержусь. Только не забудьте, пожалуйста, — попросил Илийка.

— Хорошо, хорошо. Вот я и говорю, разве мы, все соседи, не знаем Мариору…

Но мальчик уже мчался к Ротару.

Господин Думитриу заводит тонную игру

Когда Илийка вбежал в знакомую темную комнатушку старика Ротару, там было полно рабочих. Табачный дым висел сизым облаком. Собравшиеся о чем-то оживленно говорили.

Потом вдруг наступила тишина. Илийка обернулся. В дверях стоял Петря Кобыш.

Он стремительно прошел к столу. По тому, как его радостно приветствовали рабочие, мальчик понял: не ему одному дорог Кобыш. Поймав восторженный взгляд Илийки, Петря улыбнулся, кивнул. Как он похудел! Лицо обветрилось, загорело, черты заострились.

Он заговорил:

— Разве мало в пашем краю колосится пшеницы? А кукурузы? Ею можно было бы засыпать всю страну. Отары овец пасутся на склонах гор. Куда ни глянь — всюду богатства, а народ умирает с голоду. Его грабят и свои Лунгу, и чужие Думитриу!.. Довольно! Мы долго молчали. Но не потому, что нам хорошо жилось. Мы терпели, пока были слабы. Теперь настало время сказать и нам свое слово. Почему за то, что рабочие отстаивают — свои права, их судят, как преступников? Почему в нашей стране, у себя дома, мы не можем выйти на улицу в наш первомайский праздник? Почему за это сажают в тюрьму?

Он говорил простые слова, но как он их говорил! В нем чувствовалась необыкновенная сила, и, казалось, огонь его глаз вырвался наружу, зажег всех, кто его слушал.

Когда-то во сне отец явился мальчику бесстрашным Спартаком. Воображение Илийки одевало и отца, и Петрю в стальные доспехи. Ему казалось тогда — нет выше доблести, нет прекрасней подвига, чем в жарком бою сразиться с врагом не на жизнь, а на смерть. А вот другой борец, презирающий смерть. Он не в кольчуге и латах, а в потертом пиджаке, простой рабочий, пылкий и мужественный, непреклонный и непобедимый. И сила его передается людям. Если нужно, они пойдут за ним.

— Почему голодают дети? Мы не будем больше этого терпеть, — продолжал Кобыш. — Мы не хотим видеть ни чужих, ни своих господ. Хозяевами ходят они по нашей измученной земле, готовят войну. Не будет этого!

— Не будет!

— Довольно терпеть!

— Правильно сказал Кобыш! — слышалось со всех сторон.

— Мы не хотим больше голодать и гнить в тюрьмах! — гневно бросил Кобыш.

— За что они арестовали Антона? Кому он сделал зло, наш Антон? И Мариору Крецу вчера тоже увели… — поднялся Ротару.

В этот момент дверь распахнулась, и Митря, бледный, задыхающийся, появился на пороге комнаты.

— Они… они пытали Антона! — в исступлении крикнул он. — Мне говорили… надевали «железный костюм»…

В наступившей тишине, как удар колокола, прозвучало тихо сказанное стариком Ротару:

— Убийцы…

— Товарищи, неужели мы дадим умереть Антону? Неужели мы не заступимся? Его замучают… — Митря обвел всех умоляющим взглядом. — Он уже не может подняться.

Горячий комок подступил к горлу Илийки. Как помочь Антону? Почему молчит Петря? Пусть он скажет, что нужно делать.

И Петря сказал:

— В воскресенье мы выйдем на демонстрацию. Мы будем не одни. Нас поддержат рабочие других фабрик, мастерских. Мы потребуем освободить наших товарищей. У полиции нет юридических оснований держать их в тюрьме.

— Да разве полиция признает законы? Они уже совсем обнаглели! — раздались голоса.

— Мы предупредим товарищей в тюрьме, что не отступим, пока их не освободят, — крикнул Митря.

— А завтра предъявим требования хозяину, — опять заговорил Петря. — Никаких военных заказов, прежние расценки, уничтожение штрафов и сокращение рабочего дня. Мы дадим ему сутки на размышление.

— Мы требуем по праву. Попробуем по-хорошему поговорить, — сказал Ротару.

— С хозяевами по-хорошему не сговоришься. Они только вот это поймут. — И Василий поднял над головой свой тяжелый кулак.

— Послезавтра выступают железнодорожники, — продолжал Кобыш, присоединимся к ним. Будем требовать освобождения политических. Город, железнодорожная станция — все будут бастовать. Послезавтра по гудку сирены бросайте работу и выходите во двор.

— Илийка Крецу подаст этот сигнал из котельной, — сказал Василий.

Все взгляды обратились к мальчику. Он побледнел от волнения. Подать сигнал! Светлые глаза его потемнели. Может, этим сигналом начнется революция?

— Нет, сигнал подаст Ротару, — проговорил Кобыш. — То, что может сделать взрослый человек, не надо поручать мальчику, не надо рисковать. Мало ли что может случиться… Сирена оповестит весь город о начале забастовки.

Долго еще обсуждали подробности предстоящей стачки. Потом избрали делегацию.

— Не сердись, Илийка, на меня, — ласково заговорил Кобыш, когда рабочие стали расходиться.

Конечно, Илийка не мог сердиться на Петрю, но ему все-такн было немножко обидно, и он, опустив глаза, молчал.

— Мы тебе доверяем. Ты и так уже многое сделал. Но Ротару самый старый рабочий, пусть он подаст сигнал…

Конечно, Петря прав. Он всегда прав, справедливый и добрый. Сейчас Илийке уже было немного стыдно за то, что он сразу не понял: подать сигнал должен именно такой человек, как мош Ротару.

— Я все понимаю, — улыбнулся он, глядя в глаза Петри.

— Ну, вот и хорошо. А теперь дай я тебя поздравлю, — и крепко поцеловав мальчика в щеку, Кобыш шепнул: — с принятием в комсомол и… ты знаешь, с чем еще… с днем рождения Мариоры.

Они отошли в сторону.

— Я ей отдал браслет при них. Пусть он