Операция «Северные потоки» - Ирина Владимировна Дегтярева
— Еще важно, — Горюнов поднял тонкий длинный палец, просто-таки указующий перст, — англичане, кто-то из тех, кто у вас в качестве инструкторов и советников, возможно, координировал работу по Стеценко и контактировал либо с Русланом, либо с тем, кто курировал Стеценко, если это не Руслан. Уточни это особо. Теперь по Гинчеву, — Горюнов откинулся на спинку стула и стал покачиваться на задних ножках стула. Дурацкая мальчишеская привычка, за которую Ермилов его частенько поругивал, опасаясь, что тот однажды навернется. — Он должен был осуществлять информационную поддержку диверсии англичан на «Северных потоках». Детали. Заведи разговор ненавязчиво о сенсационных событиях конца сентября, авось выхвалиться захочет. Тебе он доверяет в какой-то степени. А чего он, кстати, в Болгарии сидит? Больше в Швейцарии ведь торчал в последнее время.
— Он теперь все время твердит, что русские его хотят то ли убить, то ли похитить. Долго нигде не задерживается. Шифруется. Утверждает, что за ним следят. Мания величия, помноженная на манию преследования, — Игорь отмахнулся. — У такого сброда из околоразведывательной среды свои идеи фикс и причуды, в том числе чтобы повысить свою значимость.
— Ты считаешь, что он не в штате у сисовцев? — Горюнов подлил Игорю и себе крепчайшего кофе, Ермилов прикрыл рукой чашку, из которой едва отпил. Лишь эти двое, наверное, могли пить такое пойло вырви глаз. С лицом смертельно усталого человека, как у этого Игоря, такое только и пить.
Заданный Горюновым вопрос стоял на повестке и в Департаменте у Ермилова. Гинчев не гнушался лить воду и на мельницу церэушников. Однако то, что сказал Петр про создание министерства пропаганды, в которое вошло агентство журналиста-расследователя, про деятельность самой организации, этого Директората, носящую откровенно разведывательный характер, во многом определило и статус Гинчева.
— Почти уверен, что он больше чем агент, — сказал Игорь.
Ермилов отметил, что Игорь не говорит много, не старается понравиться ни ему, ни Горюнову. Но при этом чувствовались правда и опытность в его словах. Не будучи уверенным в себе человеком, Ермилов всегда подмечал авторитетность в других людях, пытаясь понять, за счет чего она возникает. Некоторым, даже весьма молодым, отчего-то патологически хочется верить. Игорь относился к таким. Прямой взгляд честных, умных глаз, а ведь он наверняка очень непростой парень. Для своих предатель, для русских чрезвычайно ценный кадр. Грустный, усталый. Теперь он наверняка хочет лишь оказаться в безопасности — в России, но и тут его будут искать, чтобы отомстить. Все зависит от того, как обставит руководство УБТ его прибытие в Москву: поднимут ли шумиху, чтобы продемонстрировать, какого уровня наша контрразведка вербует агентов в ГУР МО. Соблазн, несомненно, большой — щелкнуть и гуровцев, и эсбэушников по носу. При этом опасность засветить Игоря возрастет стократно. Агенты СБУ или военной разведки непременно возьмут след, чтобы поквитаться с ним, иначе они и вовсе напрасно свой хлеб едят.
Хотя, скорее всего, если Игоря по тем или иным причинам эвакуируют с Украины, то он исчезнет под вполне благовидным соусом — будет считаться пропавшим без вести для бывших своих до тех пор, пока российские контрразведчики не используют все его связи по полной и не сочтут возможным предать огласке ситуацию с успешной вербовкой майора ГУР Украины.
Когда они с Горюном вышли из конспиративной квартиры, оставив там Игоря, Петр, подкидывая ключи на ладони, сказал:
— Вообще у меня еще пара встреч в городе. Ночевать я буду в Латакии. Но могу забросить тебя на базу. Или…
— Или, — улыбнулся Ермилов. — Чего я там буду сидеть в гордом одиночестве?
Горюнов завез его в очередную квартиру-«кукушку». За этой, как понял Олег, приглядывали люди Абдулбари.
Квартира с большой двуспальной кроватью в одной из комнат, с ванной, с микрокухней и гостиной, выходившей на зарешеченный балкон — последний этаж. Выгнутые бело-ржавые решетки указывали на то, что хозяева оставили жилье давно и некому подновить краску. На балконном кафельном полу стояли в ряд несколько пепельниц и фикус, за которым, как ни странно, ухаживали. Да он и не требует частого полива, а сторона теневая. В гостиной на диване Ермилов прикорнул в ожидании уехавшего Горюнова.
Олег хотел спать, но уснул не сразу, с тревогой думая о Егорове. Во сне он увидел московский двор своего детства, снежные заносы на дороге, снег с желтизной песка, которым посыпали тротуары. Запах близкой весны, влажность и стылая сырость, а на ветвях деревьях, еще черных и безжизненных, качались на ветру самодельные кормушки — пластмассовые белые, бледно-зеленые и бледно-красные, выцветшие круглые часы от кремлевских подарков, будильники с вырезанным циферблатом…
Он проснулся, услышав, что в двери поворачивается ключ.
— Я! — крикнул Горюнов, чтобы не пугать его. Петр зашуршал в коридоре пакетами. — Не спи, полковник, все самое интересное проспишь!
У Олега Константиновича и так сердце колотилось от внезапного пробуждения и несвоевременного сна. Прошлую ночь почти не спал в Хмеймиме, ворочался от мыслей о судьбе Демченко и Егорова. Тем более вечно бодрствующий Горюнов, спящий, как птица, на лету, то и дело выбегал из модуля, возвращался, источая запах табака. У него постоянно звонил телефон. Впрочем, Ермилову тоже названивали. То из Москвы, то из Севастополя…
Он сидел на диване, застегивая рубашку одной рукой, а другой приглаживая растрепавшиеся волосы, и пытался вспомнить сон. Кормушки-часы от детских кремлевских подарков. В самом деле такое, подзабытое, было много лет назад. Но вырезанные циферблаты… Тогда это и в голову не приходило, а теперь, когда время мчится, словно у всех часов вырезали циферблаты, и все и вся сошло с ума… А кто кормится в этих кормушках, кто склевывает время, часы и секунды, и не отравленное ли это зерно?
Ермилов было подумал, что усталость, затаившаяся в прищуренных глазах Игоря и в голубых ясных Петра, не ощущается ими еще так остро в силу возраста. До этого храбрившийся Олег Константинович почувствовал себя старым и больным. «Пора на пенсию», — грустно подумал он.
Однако у вечного двигателя по фамилии Горюнов были другие планы относительно будущего полковника. Он воскресил его мгновенно, буквально двумя словами, заглянув в комнату:
— Егоров на свободе.
И скрылся на кухне, где у него что-то шипело и щелкало.
— Что?! — всунув ноги в кроссовки, роняя их по дороге, Ермилов ринулся следом. — Откуда информация? Ты же не был в Хмеймиме.
Петр, помешивая лук на сковороде, кивнул на столик у окна, где лежал спутниковый телефон с длинной антенной.
— Почти сразу пришла информация и от курдов, непосредственно после общения с Васей в камере, а затем от Инки, что он уже на свободе с чистой совестью и они в ближайший день-два оттуда улетят, как распорядился
