Танцоры в трауре - Марджери Аллингем
Возникло препятствие.
Оставалось неопровержимое соображение, которое с самого начала вычеркнуло Мерсера из списка подозреваемых. У Мерсера было алиби на момент смерти Хлои.
Весь тот вечер он играл в музыкальной комнате, и единственный человек, чьему слову в таком жизненно важном вопросе Кэмпион поверил бы без вопросов, сидел там и слушал его — дядя Уильям, ошибочный, но неподкупный, человечный, но честный как день.
Кэмпион медленно пересекла террасу и остановилась, глядя на дом через широкое французское окно. В тени в дальнем конце утренней гостиной он увидел макушку неопрятной черной головы Мерсера над углом крышки пианино. Его взгляд переместился вперед, и у него перехватило дыхание.
В глубоком кресле, скрестив пухлые ноги, сложив руки на животе, с пустым графином сбоку и багровым лицом, неподвижным во сне счастливо накачанного наркотиками, лежал дядя Уильям хьюман.
Стадо бизонов в комнате, предположительно, могло бы разбудить его в течение часа, но очень немногое другое могло бы нарушить этот глубокий алкогольный покой.
Кэмпион отступил назад и резко обернулся на верхней ступеньке лестницы, обнаружив рядом с собой Сутане. Угловатое и выразительное тело танцора было расслаблено, а руки свисали по бокам.
“Не впутывай в это Еву”, - мягко сказал он. “Видишь ли, они были в разгаре одной из тех диких, невозможных любовных интрижек, когда это случилось. Сначала она так ревновала к Хлое, а потом, после смерти женщины, он изменился, и она вообще не могла этого понять, бедное маленькое животное. Вот почему она убежала. Она больше не могла смотреть на него. Я искал ее повсюду. Я отказался от шоу в пятницу вечером, чтобы спуститься и увидеть ее, как только Сак узнал, где она. Тогда я вытянул из нее все ”.
Он вздохнул и вгляделся в лицо Кэмпион.
“Они держали это в секрете, зная, что я бы этого не одобрил”. Кэмпион пристально посмотрел на другого мужчину.
“Как давно ты знаешь правду о Мерсере?”
Сутане уставилась на него.
“Я видел его”, - сказал он. “Я думал, ты знаешь. Мой дорогой друг, я видел его на мосту. Он бросил ее прямо под мои колеса”.
Он подошел на шаг ближе, и его изрезанное глубокими морщинами лицо было отчаянно искренним.
“Я и не мечтал, что он продолжит”, - искренне сказал он. “Я раздобыл сертификат и сжег его, потому что знал, что он никогда об этом не подумает. Но я и не мечтала, что он продолжит. После Боарбриджа мне нужно было, чтобы ты была здесь. Я должна была, Кэмпион! Разве ты не видишь, ты была моей совестью. Ты должен был узнать его. Но я не мог направлять тебя. Я не мог выдать его. Мы были вместе в Париже после войны. Я был его единственным другом и, о, мой дорогой парень, разве ты не видишь, я был нищим, который ущипнул его жену ”.
У въездных ворот завизжали шестеренки, и, когда они подняли глаза, две полицейские машины, потрескивая гравием, плавно проехали к парадной двери.
В утреннем зале Мерсер играл свою маленькую павану.
Сутане сделал длинный, медленный, бесконечно грациозный шаг. В середине он поднял глаза. На его губах играла кривая улыбка, и, к удивлению, в его черных глазах стояли слезы.
“Как я мог, старина?” - сказал он.
