Детектив за обедом. Убийство подают горячим - Токуя Хигасигава
Кроме них, в доме гостил двоюродный брат Кинуэ, Кэндзиро Кодаме, со своей дочерью, что было неудивительно: как раз шли летние каникулы.
Кэндзиро занимал пост управляющего западным филиалом «Кодаме Финанс», а его дочь Сатоми, худенькая миниатюрная девочка, училась в первом классе средней школы.
Последним шел молодой человек по имени Тосиюки Маэда, проживавший в отдельном флигеле на территории особняка. Он числился одновременно и личным секретарем, и шофером Кинуэ и пользовался ее глубоким доверием.
Притаившись в тени дверей, ведущих в гостиную, инспектор Кадзамацури украдкой заглянул внутрь.
— Слушай внимательно, Хосё-кун. Самое важное сейчас — алиби в районе девяти часов вечера. И тот, кто не сможет его подтвердить, окажется нашим главным подозреваемым… Во всяком случае, так может показаться на первый взгляд.
— На первый взгляд?.. Что вы имеете в виду?
— В действительности все обстоит с точностью до наоборот: именно тот, кто начнет демонстрировать свое безупречное алиби, и должен насторожить больше всего.
— Вот оно что…
Для инспектора Кадзамацури — неожиданно глубокий анализ.
— Инспектор, получается, вы полагаете, что бейсбольный кубок, послуживший орудием убийства, был подброшен в комнату Сосукэ, чтобы создать ложное алиби для преступника?
— Разумеется. Иначе действия убийцы просто не имеют никакого смысла, — уверенно кивнул инспектор. — Ну что ж, давай-ка послушаем, как наш преступник начнет напирать на свое идеальное алиби.
С притворной небрежностью инспектор Кадзамацури величественно прошествовал в центр гостиной — взгляды всех присутствующих тут же обратились к нему.
— Ну-с, уважаемые, где и чем вы занимались сегодня около девяти часов вечера?.. — с широкой улыбкой начал он допрос. Как и для многих его коллег, выяснение алиби для инспектора Кадзамацури было чем-то вроде любимого развлечения.
Первым заговорил Сосукэ Кодаме:
— Я вам уже все рассказал, детектив. Около девяти вечера я был один, поэтому никакого алиби у меня нет. А что насчет тебя, Кадзуо-кун?
Старший сын Кинуэ, к имени которого отчим с какой-то неловкостью присоединил суффикс «кун», был высоким мужчиной в модной рубашке в еле заметную полоску. Его безупречно уложенные волосы выглядели так, словно он только что сошел со страницы парикмахерского каталога. Говорили, он получил важную должность в компании еще в очень юном возрасте, — что тут сказать, Кинуэ Кодаме, похоже, и правда любила свою семью большой и чистой любовью.
С заметным напряжением Кадзуо ответил:
— Я в это время был у себя к комнате. Спокойно читал книгу, когда вдруг услышал, как что-то разбилось — похоже, стекло. Но я тоже был один, так что алиби у меня нет. А у тебя, Акико?
— У меня тоже, — отозвалась гламурная гяру[61] с длинными волосами, завитыми в тугие локоны, — ну чисто винтовые лесенки. Акико, единственная дочь Кинуэ, числилась помощницей по дому, хотя с таким-то маникюром на длиннющих ногтях вряд ли смогла бы вымыть даже стакан. — Когда разбили стекло, я была у себя в комнате — играла в игрушку на телефоне. А ты, Горо, что делал? У тебя-то, небось, уж точно никакого алиби нет.
Услышав колкое замечание сестры, Горо бросил на нее слегка раздраженный взгляд, будто говоря: «Завязывай уже». Он был студентом третьего курса одного из столичных университетов. С виду — типичный модник: длинные волосы, окрашенные в каштановые цвет, пирсинг в ушах. Но вот телосложение у него было довольно внушительным, а из-под рукавов футболки выглядывали накачанные мускулистые руки.
— Я тоже был один у себя, как раз закемарил чуток. Так что нет у меня никаких ваших алиби.
Итак, все трое — братья и сестра — утверждали, что находились в одиночестве каждый у себя в спальне. Услышав же звук разбитого стекла около девяти вечера, они, не сговариваясь, бросились в комнату Сосукэ. Что ж, пожалуй, ничего странного.
Опрос продолжился — очередь дошла до Кэндзиро и Сатоми. Кэндзиро, мужчина среднего возраста, удивительно напоминал сестру своей бочкообразной фигурой. Казалось, еще чуть-чуть — и пуговицы на его белой рубашке не выдержат и с треском разлетятся в разные стороны.
Кэндзиро, похоже, был из тех, кто сильно потеет, — беспрестанно вытирая лоб платком, он ответил:
— В то время я как раз принимал ванну. Звук разбитого стекла услышал уже после — когда вылез и начал одеваться. Тогда сразу и помчался на второй этаж. В ванной, разумеется, я был один, так что, боюсь, алиби это назвать нельзя… Сатоми, а ты где была в тот момент?
— Я была у себя в комнате, одна. Поэтому алиби у меня тоже нет, — без малейшей тени смущения твердо ответила девочка.
Голос у нее был совсем взрослый, но футболка с изображением котика и юбка в клеточку напоминали, что перед ними все еще маленькая девочка. У нее было миловидное личико, но в том, как она смотрела на инспектора Кадзамацури, угадывалась явная настороженность. Что, в общем-то, и неудивительно: у девочек особое чутье на опасных взрослых.
Последним же на вопрос инспектора ответил человек, который несколько выбивался из общего ряда, — Тосиюки Маэда. Секретарь и шофер Кинуэ, он словно застыл по стойке «смирно» в безупречном черном костюме и скорее напоминал первоклассного телохранителя, ну или же сторожевого пса. Рэйко невольно подумалось, что он немного смахивает на Кагаяму. Как и следовало ожидать от немногословного мужчины, ответ Тосиюки Маэды был лаконичен:
— Алиби у меня нет. Я был один в гараже, занимался машиной.
Даже его сдержанная манера речи была до странного похожа на манеру Кагаямы.
Вот так один за другим каждый из подозреваемых дал свои показания. Интересно, удовлетворили ли они инспектора Кадзамацури? Рэйко с любопытством взглянула на него: инспектор стоял, отвернувшись к стене и, нисколько не стесняясь присутствующих, судорожно скреб ногтями обои. Казалось, его сотрясала мучительная агония.
— Почему?.. Почему никто не предъявляет свое алиби?.. Вы что, идиоты? В ситуацию совсем не врубаетесь?.. Алиби, давайте мне алиби!..
— Инспектор, что вы творите?! Вы же не у себя дома! Да еще и на глазах у подозреваемых! — Рэйко принялась унимать разошедшегося Кадзамацури. — Еще слишком рано отчаиваться — раз ни у кого из них нет алиби, значит, они все под подозрением, верно?
— Ну, допустим, да. А дальше-то что? Мы так в тупик зайдем.
Редкое для инспектора проявление уныния прервала Акико, которая вдруг громко возразила:
— Постойте-ка, детективы! С чего это вы так легко решили, что «под подозрением все»? Среди нас есть один человек, который гораздо подозрительнее всех остальных, вместе взятых. Так ведь, Горо?
— Ага, кажется, у нас тут кое-кто сегодня заявлял, что прикончит мамашу.
Это что еще за дела? Рэйко обменялась недоуменным взглядом с инспектором. Видя их реакцию, Акико принялась живо пересказывать бурный скандал, разыгравшийся тем вечером прямо за обеденным столом.
Все началось с того, что Кинуэ стала жаловаться Кадзуо на то, что дела в их семейной компании в последнее время идут уже не так хорошо. Пронзив вилкой сочившуюся соком свиную отбивную — тонкацу, — она сказала:
— Что-то ты в последнее время слишком мягко взыскиваешь долги.
В этом доме Кинуэ обладала безграничной властью, а потому ее слова были законом. Однако Кадзуо, не выпуская из рук пиалы с яичным супом, все же посмел возразить:
— Да мы и так уже по грани дозволенного ходим.
Кинуэ, моментально придя в отвратительное расположение духа, с набитым сардинным карпаччо ртом проворчала:
— И что тебе не нравится?
Кадзуо, жуя огромную жареную
