Огни Хафельберга - Софья Валерьевна Ролдугина
Кстати, что принес? Целых четыре секунды Марцель раздумывал, огрызнуться на бесстыжего или ответить по делу. — Ладно. В конце концов, я, правда, не особенно страдал от мук совести. Альбом. Там, может быть, фотография того убийцы. Сразу узнаем, кто он. А то что-то мне больше не хочется шляться по домам добропорядочных горожан и доводить людей до инфаркта. Мы и так много наследили в Хаффельберге.
А Блау проколов не любит, и без разницы, что эти проколы к его поручению никак не относятся. — Интересно, — протянула Ульрике, склоняясь над ним и проводя рукой по обложке, так же, как он за пять минут до того. — Может, зайдем в какой-нибудь кафе и посмотрим там? Марцель уже хотел сказать «да», но тут вспомнил, при каких обстоятельствах сбежал утром из дома и скривился. «Не, в кафе нельзя, еще нельзя к тебе и к Вальцам.
Там Шелтон будет меня искать в первую очередь, а если найдет…».
Он сглотнул. «Он мне весь мозг вы… выест, без соли…» О том, что Шелтон может просто-напросто послать его на все четыре стороны и свалить из города, Марцель Марцель старался не думать. — Не думать. — Хорошо. — Неожиданно легко согласилась Ульрикия. — Нельзя так нельзя. Тогда идем в башню. — Куда? — не понял Марцель. — В башню.
В монастырь. — А можно? — Почему нет? — пожала плечами Ульрикия. — Самое подходящее место. Уж поверь мне. Ты иди, а я тебя догоню. Только захвачу кое-что по дороге. Ну вот. Ну, еду какую-нибудь, пиццу будешь? Без анчоусов только. Поищу. Ульрике махнула рукой и улыбнулась. Встретимся тогда в башне.
К монастырю Марцель крался за дворками, через чужие сады, по узким проулкам между участками, как угодно, лишь бы не попасться случайно Шелтону на глаза. Уже начинало темнеть. До Веберов они добрались около четырех, значит, с учетом беседы и ожидания, время близилось к половине седьмого. Нависшие тучи тоже света не добавляли, и в сгущающихся сумерках Марцель чувствовал себя немного спокойнее. А в доме Вальцев все так же горел свет, и красные занавески также делали его похожим на огонь.
Ворота монастыря были закрыты, но калитка оказалась не запертой. Марцель толкнул ее и быстро шагнул во внутренний дворик, оглядываясь по сторонам и вслушиваясь в чужие мысли. Никого. Уже, оказавшись внутри монастыря, Марцель сообразил, что все должны быть на службе, на вечерней, как вроде бы говорила сестра Анхелика, а значит, бояться нечего.
В башне было промозгло и зябко. Ежесь и натягивая рукава на пальцы, Марцель поднялся по лестнице. Он никуда не торопился, когда уставал, то останавливался и садился на ступени. Наверное, поэтому он не слишком удивился, когда услышал сперва отголосок знакомых мыслей, а затем и топот. — Ты через ступеньку прыгала, что ли? — Ага, — улыбнулась Ульрике и торжественно подняла над головой пакет. — Только пицца помялась.
Она и мятая вкусная, — пробурчал Марцель и галантно забрал у Ульрики пакет. — Ух, тяжелый! Ты что туда напихала? — Еще минералку, две бутылки, влажные салфетки и покрывало. Марцель чуть не оступился. — В пиццерии продается и покрывало? Ульрике прыснуло в кулак. — Не-а, я стащила там с дивана. Потом верну.
Да и за пиццерией сегодня Дитер присматривает, а он балбес, может, и не заметит. — Мне уже начинать тебя бояться, — фыркнул Марцель. — И почему, интересно, кажется теперь, что мной вертят уже два человека? — Потому что у тебя хорошая интуиция, — спокойно предположила Ульрике. Марцель поперхнулся смехом. На вершине башни оказалось темно и далеко не так холодно, как думалось.
Стояла тишь и абсолютное безветрие, душное и давящее. Грозовые тучи плотно обложили небо, и только на западе просвечивало красноватое пятно, заходящее солнце. Сама площадка была немного больше, чем запомнилась Марцелю по предыдущим визитам, и лето темнота сыграла шутку с восприятием. «Где будем покрывало стелить?» — Здесь! — ткнул Марцель пальцами себе под ноги.
Хотя бы не у самого спуска. Может, успеем заметить, если кто-нибудь начнет подниматься по лестнице. — Ну, деваться всё равно некуда, не прыгать же с башни. — Пожала плечами Ульрике. — Кстати, держи. И она кинула ему пачку сигарет. — Там внутри зажигалка. Марцель принюхался к сигаретам, ни ментол, ни яблоко, обычная курева. — Ульрике! — торжественно начал он.
Я тебя люблю. Очень. — Женишься? — Неа. Именно потому, что я тебя люблю и берегу от стрессов. Ульрики хихикнула, расправляя покрывало. — Садись уже. Сюда, поближе. — улыбнулась она и похлопала ладонью рядом с собой. — Будем смотреть фотографии. Кстати, не подпали альбом, нам его еще потом возвращать надо.
Ага, — согласился Марцель, поджигая сигарету. Руки слегка тряслись. Только прикурив, он понял, насколько был напряжен все это время. «Слушай, а снизу огонек никто не увидит?» «Даже если увидит, то подниматься не будет. Я здесь столько раз ночевала, и ничего». Придвинувшись вплотную к ульярке, Марцель щелкнул колесиком зажигалки и открыл альбом. С последней страницы. Фотографии были не слишком четкими и явно постановочными. С них смотрел один и тот же мальчик лет пятнадцати, в саду, за рабочим столом, в библиотеке.
Красивая женщина в длинном платье держит руку у него на плече и улыбается. На берегу реки. — Это Иоганн? Колесико нагрелось, и зажигалку пришлось потушить. — Наверно. Хочешь пиццу? — Давай. И зажигалка пока остынет. Пицца оказалась слишком острой. Пепперони и сушеные томаты, жгучего соуса загадочный Дитер тоже не пожалел.
К боку Марцеля прижималась ульрики, теплая, как печка, и сложно было понять уже, отчего так горят губы и лицо. От перца или от почти близости? По небу расплескалось голубоватое электричество. И снова, и снова. Гром прогремел через сорок секунд. Марцель стряхнул крошки со свитера и облизал пальцы.
Ульрики смотрела не отрываясь, и черт знает, насколько Только хорошо она видела в сгущающейся темноте.
«Минералки? Только я первая пью». «Давай». Она открутила крышку одним движением и начала пить. Марцель ощущал каждый глоток, как свой собственный. Пресная прохлада воды, пощипывание на языке после острого соуса, винтовая резьба на пластиковом горлышке. «Вкусно». Собственный голос показался ему хрепловатым. «Вода всегда вкусная». Горлышко бутылки сохранило иллюзорное тепло губ ульярики.
Марцель осторожно провел языком по пластиковой кромке, как будто надеялся уловить чужой вкус. Перец и томаты. Идиотская пицца. Из-за навалившейся духоты страшно хотелось стащить с себя жаркий колючий свитер. Что, дальше смотрим альбом? Ага. И дай мне еще кусок пиццы, а? Я буду есть и держать зажигалку, а ты листай тогда страницы. Кстати, чуть не забыл.
Марцель торопливо вытер правую руку о собственные штаны, а потом забрался Ульрике под водолазку. От ощущения теплой, гладкой кожи под ладонью слегка вело, и сконцентрироваться на нужном образе получилось не сразу. Зато перелить воспоминания почему-то оказалось легче легкого. «Это он?», Ульрике вздрогнула от неожиданности, но ничуть не удивилась, когда перед глазами у нее вспыхнула картинка из чужого разума.
Таким его запомнил Иоганн.
Ага, — Марцель медлил и не вытаскивал руку из-под водолазки, вместо этого начиная машинально поглаживать Ульрике поясницу. — Сколько ему лет в воспоминаниях Иоганна, как думаешь, на вскидку? — Двадцать тридцать. — Да, значит, есть шанс, что в этом альбоме мы его не найдем. Тут вроде только детские и юношеские фотки. Ну или Иоганн с Пирокинетиком ровесниками не были.
«Тогда, да, возможно, здесь будут фотографии мелкого пацана и его чересчур взрослого дружка». «Ха! Двусмысленно как-то звучит!» — нервно рассмеялся он. Ульрики нагнулась, чтобы достать пиццу из коробки. Марцель снова щелкнул зажигалкой. Оранжевый огонек после темноты казался невыносимо ярким. «Волосы убери, еще подпалю!» — тепловатым голосом произнес Марцель.
Вспышки молнии разрывали небо уже поминутно. Глухой грохот становился ближе. — Ага, — не отвлекаясь от альбома, протянула ульрики и, свернув волосы жгутом, перекинула через плечо вперед. — Глянь, не похож? Он склонился ниже. — Э-э-э, ты вообще на женщину показываешь, вроде бы. Смотри, как она его обняла. Ладно, отложи фотографию, потом внимательнее разглядим, при хорошем свете.
Дальше. Шея ульрики была молочно-белой, и из-за виток влажных волос, выбившихся из жгута, масляно-блестел. Мартелю навязчиво мерещился смолисто-островатый запах кедра и щекочущий
