Черное Сердце - Анна-Лу Уэзерли
«Спокойной ночи, мой прекрасный Медвежонок. Спи крепко», — говорит она, выключая свет.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Я не могу сдаться. Я не могу позволить себе эмоций. Поэтому я говорю себе вообще ничего не чувствовать. Я говорю себе, что я полицейский. Хороший парень. Я в долгу перед всеми держать себя в руках, что я и сделаю. Я превращаюсь в робота. По крайней мере, сейчас.
Что касается улик, я имею в виду, неопровержимых улик, у меня ничего нет, ну, в любом случае, недостаточно. Заключение Ребекки не выявило ничего примечательного. Ни хрена себе, ты можешь в это поверить? Итак, ее отпечатки по всей квартире Карен, но даже новичок может прояснить ситуацию в суде, в конце концов, она была ее подругой и соседкой, у нее был ключ, она сказала, что постоянно входила и выходила, наличие ее ДНК имеет смысл. У нас есть запись с камер видеонаблюдения из Ла Реймонда, но она в лучшем случае отрывочная. Парень из службы безопасности в апартаментах, да, у нас есть его показания и положительное удостоверение личности, а также не очень положительное от начальства, которое видело, как она и Найджел Бакстер входили в номер 106 в ночь его убийства. У меня есть показания доктора Мэгнессон, предыстория и профиль несчастливого прошлого Златовласки, что, безусловно, делает ее способной и даже может быть квалифицировано как мотив, но все это косвенные улики, нет ничего по-настоящему конкретного, никакой строгой судебной экспертизы. Все это, конечно, указывает на Ребекку Харпер: поддельные удостоверения личности, предполагаемое убийство ее собственной матери, подозрительные записи с камер видеонаблюдения, парики, медведи, сумки и многочисленные поддельные удостоверения личности… Этого достаточно для CPS, чтобы продолжить, но для успешного судебного преследования необходимо доказать вне всяких разумных сомнений? В делах такого рода вам нужны неопровержимые доказательства, судебная экспертиза и неопровержимая ДНК. Никто не собирается сажать кого — либо за двойное — я надеюсь, что не за тройное — убийство без этого. Я знаю, что пока недостаточно физических доказательств, которые мало-мальски приличный адвокат не смог бы легко дискредитировать, не вспотев. Мне нужно признание. Черт, мне нужно выпить.
Я принимаю душ и переодеваюсь. Она договорилась встретиться в греческом ресторане недалеко от Камдена. Я не знаком с этим рестораном. Это не то, на что мы с Рейч когда-либо ходили, и я благодарен хотя бы за это.
Я звоню Делани и прошу отследить номер «Флоренс». Я говорю ему, чтобы он сделал это срочным приоритетом.
Я подумываю о том, чтобы позвонить Дэвису и организовать поддержку. Я знаю, что это то, что я должен сделать. Особенность этой работы в том, что ты не можешь позволить себе никаких «если бы», ты должен думать заранее, планировать все на случай непредвиденных обстоятельств. И я не могу позволить себе облажаться с этим делом, не в последнюю очередь потому, что то, что я делаю, в лучшем случае неортодоксально, а в худшем может в значительной степени гарантировать мне очень ранний выход на пенсию. Я по меньшей мере дважды беру трубку, прежде чем все-таки звоню Дэвису. Я говорю ей и Бейлису, чтобы они были у ресторана к 7 часам вечера и ждали моих указаний. Я забронировал столик на 8 часов вечера, я говорю Дэвису, чтобы он перекрыл все выезды машиной без опознавательных знаков, что, по моим сведениям, наша Златовласка будет внутри ресторана. Она задает вопросы, но я придерживаюсь принципа «необходимо знать», в основном для ее же блага, на случай, если будет запрос, понимаешь? «Просто будь там», — говорю я, прежде чем повесить трубку.
Когда я принимаю душ, я стараюсь не думать о том факте, что Ребекка Харпер могла прямо в этот самый момент убить ребенка — младенца — и что, возможно, я мог бы предотвратить это. Я играю с собственной совестью, а это не тот опыт, который я бы порекомендовал кому-либо, даже тем, кто мне не очень дорог. Я знаю, что если я опоздаю, игра будет окончена, и я унесу вину с собой в могилу — и если она выйдет сухой из воды, то я смогу добавить к этому списку еще и неспособность добиться справедливости для Джанет Бакстер, ее семьи и Карен. И все же моя интуиция подсказывает мне, что таким образом, при том способе, которым я решил это разыграть, у меня больше шансов добиться от нее признания. Я чувствую, что отправка группы спецназа выбить дверь и арестовать ее заставит Ребекку Харпер закрыться, как ракушка, и мы ничего от нее не добьемся. Она доверяет мне. Что-то… не спрашивай меня почему, я едва знаю эту женщину, черт возьми, я вообще не знаю эту женщину, как выясняется, и все же я чувствую, что она чувствует, что знает меня. У нас был прекрасный момент, быстротечный во времени.
И именно это предчувствие, если использовать слово, которое мне не особенно нравится, я думаю, приведет меня к жемчужине внутри этой закрытой раковины. Каким бы ни был исход, и я чертовски надеюсь, что это будет последнее, потому что, несмотря ни на что, Вудс собирается наказать меня за это.
Я сбрызгиваюсь одеколоном Tom Ford, который так любила Рейч. «Достаточно вкусный, чтобы его можно было съесть», — говаривала она всякий раз, когда я надевала его, что было огромным комплиментом в устах шеф-повара. Я ношу белую льняную рубашку и темно-синие джинсы Diesel, мою лучшую пару, с парой черных ботинок «Челси» Superdry, повседневно-модных или ультрамодно-повседневных, я никогда не уверена, что именно. Я укладываю волосы какой-то сладко пахнущей замазкой, которая была у меня в шкафу с тех пор, как Spice Girls были на первом месте. Они становятся немного длинноватыми сверху, и в последнее время я заметила еще несколько серых оттенков, но Рейчел всегда нравились немного удлиненные с другой стороны: «Я еще сделаю из тебя хиппи!»
Я смотрю на себя в зеркало в ванной, и на меня накатывает волна печали. Горе и страх обрушиваются на меня одновременно, как вышедший из-под контроля грузовик. Рейчел, Найджел и Джанет Бакстер, Карен Уокер… и, что еще хуже, Ребекка Харпер. Я пытаюсь вернуть это обратно и напомнить себе о своем долге, но это никуда не делось, горе и печаль по ней тоже. Я смываю немного мятного ополаскивателя для рта и говорю себе приберечь эти эмоции, приберечь их до того момента, когда все закончится; сейчас все почти закончилось, и мне нужно проявить себя
