Мертвые хризантемы - Марина Крамер

хотелось, чтобы этого не случилось?

– Не говорите ерунды, майор Кучеров. И почему мы стоим?

– Курили, вот и стояли, – пожал плечами Вячеслав. – Да и разговаривать удобнее, когда на дорогу не отвлекаешься.

Он снова завел двигатель, и через двадцать минут они уже были в соседнем городке, сразу поразившем Полину множеством деревянных домов и красивой, словно игрушечной, церквушкой на въезде в город.

– Как здесь… сказочно… – пробормотала Полина, рассматривая в окно проносящиеся мимо деревья с красной и желтой листвой, аккуратные домики и брусчатые тротуары.

На улицах было многолюдно, и почти сразу их остановил патруль ДПС. Старший патруля, пожилой капитан, козырнул в приоткрытое окно и пробурчал фамилию, которую Полина не разобрала из-за внезапно понесшейся из динамика на столбе бравурной мелодии.

– …сегодня запрещен, – донеслось до нее, и она увидела, как Кучеров полез в карман и предъявил капитану удостоверение:

– Я начальник убойного отдела из Осинска, майор Кучеров. Со мной старший следователь Каргополова, мы здесь по делу. Как быстро доехать до улицы Вознесенской?

– Извините, товарищ майор, но доехать не получится, – виновато произнес капитан. – У нас день города, все перекрыто, чтобы люди могли спокойно гулять. Придется машинку где-то парковать и пешочком. Да вы не бойтесь, тут недалеко, а погода сегодня – как под заказ. Одно удовольствие прогуляться, да еще с женщиной.

– Ну что, Полина Дмитриевна, придется нам влиться в гуляющие народные массы, – развел руками Кучеров. – Машину где можно припарковать?

– А можете прямо здесь оставить, рядом с нашей патрулькой. Мы сегодня весь день здесь дежурим, приглядим по-товарищески, – предложил капитан. – Только припаркуйте поровнее, чтобы не мешала, и все.

Полина вышла из машины, закурила. Рассеянно наблюдая за тем, как Кучеров паркует машину, а капитан жезлом показывает ему, как лучше это сделать, она вдруг подумала, что приехали они сюда в выходной совершенно напрасно. А еще и праздник… правда, семьям погибших вряд ли до гуляний, но все же.

Пока она курила, Кучерову кто-то позвонил, и он, прижав телефон плечом к уху, закрывал машину и бурчал в трубку:

– Ага… понял. Понял. Ну а сейчас ты где? Понял. Постановление, надеюсь, не забыл? Я тебя очень прошу – сделай хорошо, ладно? Плохо оно и само получится. Давай так. Мы сейчас на Вознесенскую, к жене Колыванова, а ты как самый молодой дуй на второй адрес, к Венгерову, и там тоже изымай технику. Ну, Илюша, это не мои трудности. Упрешь как-нибудь, а в Осинск мы, так и быть, тебя прихватим. Ой, все, не ной. У всех воскресенье, но мы-то тоже на работе. Все, до связи.

Кучеров убрал телефон в карман и объяснил внимательно наблюдавшей за ним Полине:

– Наш юный друг Речковский изъял ноутбук в квартире Урванцева, а сейчас плавно движется в сторону места жительства Венгерова. Нам, стало быть, достался Колыванов, вернее, его вдова.

– Знаете, Слава, что меня больше всего не устраивает в моей профессии? – спросила Полина, шагая рядом с оперативником по направлению от площади. – Вот эта постоянная сопричастность к чужому горю. Мне иногда кажется, что оно заполняет меня до такой степени, что вот-вот выплеснется через край. У вас не бывает такого?

– Бывает, – коротко кивнул Вячеслав, и Полина с интересом спросила:

– И что вы тогда делаете?

– Пью, – так же коротко объяснил он. – А если не могу остановиться, уезжаю в деревню и сдаюсь деду. Тот за неделю делает из меня человека и объясняет, что для того я в полицию и пошел, чтобы чужое горе сделать меньше – или хотя бы наказать тех, кто его причинил. Дед у меня уникальный, всю жизнь в милиции отработал, на пенсию вышел – в деревню попросился, участковым. Потом обучил себе сменщика – и на покой. Но вся деревня по старой памяти к нему бегает, чуть что случись. Так что мне как-то стыдно распускаться. А вы чем спасаетесь?

– Стихами, – улыбнулась Полина.

– Читаете?

– Не поверите – пишу сама.

– Да ладно! – изумленно протянул Кучеров и даже приостановился. – Вот бы ни за что не подумал.

– Что – не выгляжу романтичной дамой с томной негой в очах? – хмыкнула Полина, испытывая неловкость за свое неожиданное признание. Об этом ее способе разгрузки знал только Лев, даже родной сестре Полина никогда не показывала того, что писала в минуты, когда чувствовала, что не может справиться с тяжестью на душе.

– Я таких никогда не видел. Но вы, скажу честно, не казались мне до этого момента склонной к романтике и стихам.

– Ну да – сухарь в погонах.

– Я мог бы сейчас начать переубеждать вас, но боюсь показаться наглым. Поэтому давайте опустим эту часть и перейдем сразу к стихам, – предложил Кучеров совершенно серьезно, и Полина уточнила:

– То есть вы хотите, чтобы я вам что-то прочла?

– А на что еще похоже? Я просто не в курсе, как принято о таком просить, потому – как умею.

– Ну тогда я прочитаю как умею, потому что не актриса и даже не поэт. – Полина остановилась, отошла с тротуара под куст рябины, чтобы не мешать гуляющим прохожим, и заговорила, не глядя на Кучерова:

Когда не ждешь – приходит тишинаЗвенит в окне, на улице, на крыше,И музыка сомнением полна,Ее берешь руками, но не слышишь…Поэзия – пустая красота,В ее саду не место урожаю.Не для души – для чистого листаЯ в нем цветы осенние сажаю.И мне самой так сладко умиратьПод небом сада, птицами звенящим,Что вряд ли кто-то сможет мне совратьО том, что было в жизни настоящим[1].

Вячеслав, чуть приоткрыв рот, потрясенно молчал, и Полине вдруг сделалось совсем неловко, словно она сделала что-то очень неуместное. Да так, в общем-то, и было – никогда прежде она не открывала эту часть себя никому.

Полина неловко повернулась, чтобы сойти снова на тротуар, но потеряла равновесие и оказалась в объятиях Кучерова, который успел шагнуть к ней и подставить руки, а попутно его губы скользнули по ее щеке. Ситуация стала еще более странной и неловкой, Полина поняла, что краснеет, а лицо и уши Вячеслава стали пунцовыми.

– Слава… отпустите, пожалуйста, – попросила она шепотом, почувствовав, что Кучеров вовсе не собирается ослаблять хватку.

– Извините меня… – пробормотал он, убирая руки. – Хорошие… стихи.

– Спасибо.

До конца улицы дошли молча. Полина ругала себя за болтливость и за то, что поставила Кучерова в неловкое положение, и он теперь мучительно ищет возможность как-то это исправить.

– Слава… давайте забудем, – попросила она, собравшись с духом. – Как-то странно все… вышло.

– Вы меня извините, Полина. Тут атмосфера какая-то нерабочая, расслабляющая. Вот я и забыл, что по делу приехали, а не на свидание. Виноват, больше не повторится.

Полина кивнула, все еще испытывая неловкость и чувствуя прикосновение губ Кучерова к своей щеке. Она изо всех сил сдерживала желание поднять руку и потереть это место, как