Черные небеса - Арнальдур Индридасон

Теперь, поздней осенью, Андре снова появился, словно призрак, из тени за полицейским участком. Сигурдур Óли не мог представить, что его беспокоило или чего он мог хотеть от Эрленда, и испытал мгновенный укол беспокойства из-за того, что захлопнул перед ним дверь. Но только на мгновение.

15

На следующий день после возвращения из сельской местности он проснулся на диване в гостиной. Кто-то перенес его туда с кухонного стола, за которым он заснул. Ему потребовалось много времени, чтобы полностью проснуться, и на мгновение ему показалось, что он все еще на ферме, с утренними делами, ожидающими своего часа. Затем он вспомнил путешествие, ожидание на автобусной станции и незнакомца, который пришел за ним.

Он сел на диване, не зная, как долго он спал. На улице было солнечное утро, и в свете, проникавшем в квартиру, он заметил некоторые предметы мебели, которые были знакомыми, другие — нет, а некоторые — совершенно чужими, как телевизор, который он не заметил накануне вечером, стоявший на столе, с изогнутым экраном, черными пластиковыми боковинами и странным рядом кнопок. Встав, он пересек комнату и подошел к телевизору, увидев свое странное отражение на экране: удлиненная голова, гротескно искаженное тело, — и улыбнулся карикатуре. Он провел рукой по стеклу, повозился с кнопками, и вдруг что-то произошло; раздался низкий шипящий звук и появился непонятный символ, сопровождаемый ужасным пронзительным воплем, который, как он думал, сведет его с ума. Он отшатнулся от машины, беспомощно оглядываясь по сторонам, затем начал лихорадочно нажимать на кнопки в попытке заглушить шум. Внезапно странная картинка сжалась до маленькой точки, прежде чем исчезнуть совсем, и звук стих. Он вздохнул с облегчением.

«Что, черт возьми, это за шум?»

Его мать вышла из спальни.

«Думаю, я, должно быть, включил машину», — неловко сказал он. «Я не хотел».

«Это ты, любимый?» спросила его мать. «Извини, я собиралась прийти и встретиться с тобой вчера вечером, но не смогла; в последнее время мне было немного не по себе. Ты где-нибудь видел мои сигареты?»

Он огляделся вокруг и покачал головой.

«Что я сделала со стаей?» — спросила она со вздохом, оглядывая комнату. «R öggi встречался с тобой, не так ли?»

Он не знал, как ответить на это, потому что человек, который забрал его, не назвал ему своего имени. Она нашла пачку сигарет и несколько спичек, зажгла одну и затянулась, выдохнула, сделала еще одну затяжку, затем выпустила дым через нос.

«Что ты о нем думаешь, любимый?» — спросила она.

«Кто?»

R ö ggi, конечно. Немного медлителен в освоении, не так ли?»

«Я не знаю», — ответил он. «Полагаю, все в порядке».

«R & # 246; ggi в порядке», — сказала она, затягиваясь дымом. «Он немного темная лошадка, но он мне нравится. Лучше, чем твой чертов отец, могу тебе сказать. Лучше, чем этот ублюдок. Ты что-нибудь ела, любимая? Что ты обычно ела на завтрак на ферме?»

«Овсянка», — сказал он.

«Ужасная гадость, не так ли?» сказала его мать. «Не лучше ли тебе съесть немного этих хлопьев на завтрак? Это то, что все едят в Америке. Я купила пакет специально для тебя. Шоколадный вкус.»

«Может быть», — сказал он, чтобы не показаться неблагодарным. Он любил начинать день с овсянки и всегда ел ее на завтрак, за исключением тех случаев, когда подавалось густое рагу из ревеня, которое он предпочитал с сахаром.

Он последовал за матерью на кухню, где она достала две миски и коричневый пакет. Из него она вытряхнула дождь маленьких коричневых шариков. Затем, достав из холодильника молоко, она разлила его по мискам и протянула одну ему. Она бросила сигарету в раковину, не потушив ее, и начала жевать хлопья. Зачерпнув ложкой несколько шариков, он отправил их в рот. Они были твердыми и раздробились между его зубами.

«Хорошо, не правда ли?» — сказала его мать.

«Хорошо», — сказал он.

«Лучше, чем овсянка», — добавила его мать.

Молоко стало коричневым и приятным на вкус, когда он отпил его из миски. Он украдкой изучал свою мать. Она изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз, лицо стало толще и как-то одутловатее. На нижней челюсти не хватало одного из передних зубов.

«Приятно быть дома?» — спросила она.

Подумал он.

«Конечно», — сказал он наконец, не очень убедительно.

«А? Разве ты не рад видеть свою маму? Это мило, после всех хлопот, которые я предпринял, чтобы доставить тебя домой. Ты должен быть благодарен. Ты должен поблагодарить свою маму за все, что она для тебя сделала».

Она закурила новую сигарету и посмотрела на него.

«Это мило», — снова сказала она, затягиваясь до тех пор, пока не загорелся кончик сигареты.

Когда ему нужно было отдохнуть, он ложился на пол в подвальной квартире в Греттисгате и дремал час или два за раз. Он не был дома несколько дней и не мог позволить себе нормально выспаться, не тогда, когда ему нужно было присматривать за стариком, чтобы убедиться, что тот не сбежал. Он ни в коем случае не должен был уходить.

До сих пор ему не удалось найти камеру Eumig или какие-либо пленки, несмотря на то, что он переворачивал столы, выдвигал ящики и выбрасывал содержимое на пол, взламывал шкафы и сметал книжные полки. Наконец, после некоторого колебания, он открыл дверь в спальню. Как и вся остальная квартира, это был свинарник: кровать не заправлена; простыня отсутствует, обнажая грязный матрас; на пуховом одеяле нет чехла. В одном углу стоял старый комод с четырьмя выдвижными ящиками, стул рядом с кроватью был завален грудой одежды, а у стены стоял большой платяной шкаф. Пол был покрыт коричневым винилом. Сначала он занялся гардеробом, выкинув рубашки и брюки, разорвав каждую одежду и вспоров подкладку некоторых вещей ножом, который всегда носил с собой. Ярость кипела в нем. Забравшись в шкаф, он бил по задней стенке и бокам, пока одна из панелей не сломалась. После этого он вытащил ящики из старого комода и швырнул их вниз вместе с нижним бельем, носками и какими-то бумагами, которые не удосужился изучить. Он выломал дно одного из ящиков, наступив на него. Наконец он опрокинул сундук и